style="font-size:15px;"> Так они и бежали по жизни рядом, но не вместе. Мерцалов проводил время среди порошков и пилюль. Дубровская – среди убийц и насильников. Оба чувствовали себя неплохо, пока однажды, в звонкий мартовский день, Елизавета не остановилась внезапно, словно налетев на невидимую стену. Что дальше? Очередной убийца? Но ей уже тридцать, и биологические часы, о которых прежде она только читала, неумолимо отсчитывали последние годы ее женского календаря. Если она желает оставить после себя ребенка, а не залежи пыльных коробок с бесконечными адвокатскими досье, ей следует поторопиться. Но пикантность ситуации заключалась в том, что детей принято делать вместе. Для зарождения новой жизни как минимум нужен отец. А где он сейчас? На очередном совещании? В девять часов вечера? А если Ольга Сергеевна права и ей давно следует насторожиться? История господина Лыкова тоже начиналась с отключенного телефона и совещаний по вечерам, а закончилась пафосным заявлением о несходстве характеров.
Чтобы отогнать от себя грустные мысли, Дубровская забралась с ногами на диван и положила к себе на колени дурно пахнущую клеенчатую тетрадь. У нее есть возможность скоротать время до прихода Андрея, а там как знать? Может, они вернутся к вопросу о наследнике. Если, конечно, не будет слишком поздно. Дубровская собиралась уйти в свой офис к девяти...
Глава 4
«С самого раннего детства я любил рисовать. У меня сохранились фото, где я, еще маленький, неуклюже ковыляя за мамой на нетвердых ногах, уже держу в руках карандаш и бумагу. Мои рисунки представляли собой тогда царство хаоса, где преобладали цветные пятна. Испачкав руки в краске, я оставлял на бумаге следы своих пальцев и ладоней. Мама не возражала. Она говорила, что такого рода занятия хорошо развивают мелкую моторику рук. Как ей было не знать, ведь она возглавляла детскую поликлинику. Папа тоже был врач и поэтому во всем с ней соглашался. Он заведовал хирургическим отделением городской больницы. Мелкая моторика рук – это то, что нужно для будущего врача, когда придет его черед держать в руках скальпель. Мое будущее было за меня решено, но это не омрачало мое детство. Я просто тогда не задумывался, что любящие меня люди могут желать мне что-то дурное. Я продолжал рисовать деревья, людей, собак, дома и машины.
Первый звоночек прозвучал, когда я записался в изостудию. «К чему тебе это, сынок? – недовольно поморщился отец. – Занимался бы лучше спортом». Но я настоял, и меня оставили в покое. Правда, только на время. В старших классах отец начал активно зазывать меня к себе на работу. Он хотел, чтобы я проникся атмосферой больницы: присутствовал при обходе больных, посмотрел, как делают операции, – и в качестве бонуса обещал экскурсию в морг, где острые ощущения мне были гарантированы. Мне не хотелось его огорчать, но на первой же операции я грохнулся в обморок, прежде чем хирург успел сделать первый разрез. Отец был очень недоволен. Он в категоричной манере заявил, что отныне мои визиты в отделение должны стать регулярными. «Ко всему
