уверенно улыбнулся в ответ.
– Журавль в небе – это хорошо, но синица в руках стоит большего, – сказал он.
Советник кивнул.
– Пошли за мной, оформлю вас работниками лаборатории.
– А других вы не опросите насчет идей? – поинтересовался Фармавир. Он успел посмотреть на лица как уходивших со стадиона, так и стоявших в очереди, чтобы войти, и не прочитал на них ничего оптимистического на свой счет. Лишенные возможности высказать свои сумасбродные идеи и заработать на них репутацию и много денег, люди были готовы растерзать более удачливых конкурентов при первой же возможности.
– Меня вполне устроила ваша, – сказал Баратулорн. – И я, как вы говорите, тоже сторонник синицы в руке и не ищу от хорошего очень хорошего. Но если вы провалите дело, моя ответная реакция будет ужасающей. И никто из вас ее не переживет, запомните это! Я не угрожаю, это всего лишь констатация факта. Чем выше ставки, тем больнее провалы.
Баррагин ощутил слабый приступ паники и постарался подвить нарастающий страх.
– Мы не подведем! – воскликнул он. – Я в этом уверен.
– Рад за вас. Идем.
Второго выхода из стадиона не существовало. Точнее, не существовало для простых смертных, в том числе и для советников с управдорцом. Поэтому плотной группой прошли они сквозь толпу рычащих от негодования людей, которых только что лишили шанса стать знаменитыми и войти в историю.
– С такими горожанами никакой армии не нужно, – пробормотал Фармавир. – Ни один враг близко не подойдет, завидев такие рожи…
– Ты что-то сказал? – спросил Баратулорн.
– Я восхищаюсь этими светлыми лицами.
– Светлыми? – засомневался первый советник. – Не хотел бы я увидеть их зверский вариант…
Толпа безмолвствовала. Присутствие вторых лиц государства сдерживало порывы их душ и не позволяло выплеснуть бурю эмоций на виновников торжества. Баррагин на всякий случай приготовился безвылазно пожить в лаборатории до следующего года, пока страсти не улягутся и оставшиеся не у дел люди не угомонятся. Единственный шанс сменить о себе точку зрения – исполнить мечту короля. Тогда и народ сменит гнев на милость.
Карета стояла в двадцати метрах от выхода, показавшихся студентам многокилометровой трассой. Когда Баррагин забрался в нее, с его градом катился пот, а ноги мелко дрожали, как будто он шел, не останавливаясь, трое суток, прихватив с собой тяжеленный рюкзак. Фармавир чувствовал себя не лучше.
Толпа проводила студентов кровожадными взглядами и разбрелась по городу. Торговать в этот день настроения не осталось.
Фармавир облегченно выдохнул. Управдворцом хихикнул:
– Что, парень, никогда не испытывал на себе гнев толпы?
– А вы испытывали?
– Да постоянно! – Бумкаст махнул рукой, слово его мечтали уничтожить каждое утро тысячи человек, и он привык к этому,
