оказалось, что все бывшие СССРовцы – соотечественники. К группе своих, хоть и «двоюродных», примыкали поляки, болгары и чехи. Вот что значит чужбина!
– Слушай сюда, страдалица, – сказала однажды Инка зареванной новенькой. – Работа наша, конечно, говно, но где ты в своем Ущербье…
– В Гомеле, – всхлипнула Танька.
– … заработаешь такие бабки? – невозмутимо продолжила Инка, затягиваясь сигаретным дымом. – Что касается моральной стороны процесса, то ответь старой (она была на восемь лет старше Тани) и мудрой прошмандовке: неужели лучше бесплатно отдаваться какому-то отечественному поцу, всю жизнь прозябать в нищете, жрать дерьмо, красивые шмотки видеть исключительно по телевизору, с детства мечтать выйти замуж за иностранца и свалить с горячо любимой родины?
Танька молчала. Инна протянула ей изящный серебряный портсигар, инкрустированный финифтью. Девушка замахала руками:
– Что ты, я не курю!
Гольдберг пожала плечами, взяла со стола недопитую клиентом бутылку бренди, налила в бокал золотистую жидкость:
– Тогда прими наркоз. Полегчает.
– Не пью я, – скривилась девушка.
– А, может, ты еще и не жрешь? – ехидно поинтересовалась Инка. – Может, ты у нас йог?
– Жру. Особенно мясо люблю, – вздохнула Рыбка. – Я его дома редко ела.
– Это, по-твоему, жизнь? По мне, так – полный отстой. ТАК жить просто нельзя.
– Ну жили же как-то … – развела Таня руками.
Инка скептически ухмыльнулась:
– Наше счастье на родине заключалось в том, что ничего забугорного мы толком не видели. Правду глаголят философы: «Ад вовсе не хуже рая, просто в нем нужно родиться».
Таня задумалась, остановив взгляд на бокале с янтарной жидкостью, которым поигрывала ее собеседница.
– Ахой, перделка! – рявкнул кто-то прямо в Рыбкино ухо.
Таня вздрогнула всем телом и опасливо повернулась к источнику шума. Кто-то оказался куклой Барби с пятым размером груди и пышной копной волос, заколотых черепаховым гребнем. Девушка сунула Тане свою узкую ладонь с длинными накладными ногтями.
– Хана! – произнесла она и, полюбовавшись новенькой, удалилась в глубь комнаты со словами «доконали тварь».
Рыбкины глаза снова налились слезами:
– За что она меня так? Что я ей сделала? Хана мне, значит? И почему это я – тварь и перделка?
Инна расхохоталась:
– Не хана, А Хана. Зовут ее так. Анька по-нашему. Ханка – чешка, ха-ха-ха, а перделка по-чешски – подружка. Ой не могу…
Рыбка недоверчиво воззрилась на хохотунью:
– А тварь, которую доконать надо?
Инка от смеха аж ногами задергала.
– Держите меня семеро! Она комплимент
