металлической конструкции, Верша закрепил проволочный каркас с кожаной полумаской и одним поворотом винта зафиксировал ее на лице Ширшова.
– Вот так! – Нажав клавиши одновременно с двух сторон, он загнал в рот лейтенанту стальной мундштук, как на удилах. – Можно снимать петлю, – сказал он патрульному. – А теперь подняли и осторожно понесли.
Патрульные взялись за рукоятки на штангах фиксатора и понесли обездвиженного командира к машине «неотложки».
– Ох, и ни фига себе! – тяжко выдохнул первый, заглянувший в машину.
– Как на скотобойне, – поморщился второй.
– И не говорите, ребята, – удрученно кивнул Верша. – Вот так, прикиньте, каждый день. – Он посмотрел на Игоря. – Уйду я с этой работы, Гибер. Точно, уйду.
– Да куда ты уйдешь? – Игорь даже не усмехнулся, настолько привычными были причитания напарника. И если бы один Верша тянул этот заунывный плач. – Тебя Молчун не отпустит.
– А что мне Молчун! – с вызовом вскинул подбородок Верша. – Не он меня на службу принимал!.. А если потребуется, я до самого старшего киура дойду!
Верша запрыгнул в машину, сдвинул в сторону мертвых и накинул на их тела прорезиненную простыню.
– Так он тебя и ждет.
– Кто?
– Старший киур, кто же еще.
– Ждет не ждет, а ежели меня все это сильно достанет… – Не закончив фразу, Верша протянул руку патрульному. – Ну-ка, давай!
Перехватив рукоятки распорки, чистильщик втащил обездвиженного лейтенанта в машину, уложил его по правому борту рядом с поднятой скамейкой и защелкнул на штанге боковые зажимы, чтобы во время движения не мотало.
– Ну, как, удобно? – Верша заглянул Ширшову в глаза.
И в этом не было даже намека на насмешку. Он и в самом деле заботился о том, чтобы не причинять лейтенанту лишних неудобств.
Проволочная петля на горло – это для сырца, а бывшему лейтенанту Ширшову лежать должно быть удобно, пусть даже связанным и с железным мундштуком во рту.
– Может, ему еще транквилизатор вколоть? А то взгляд какой-то совсем уж безумный.
– На него лекарства уже не действуют.
– И что с ним теперь будет? – спросил один из патрульных.
– Я не врач.
Игорь не хотел смотреть на патрульных – знал, что увидит лишь затемненные забрала. Рядом с ним находились четверо ребят, на глазах у которых их командир только что обернулся тупой, злобной тварью. И ни одного из них чистильщик не смог бы узнать в лицо, даже если бы столкнулся с ним нос к носу в метро. Или в маршрутке сел на соседнее сиденье.
Почему они прячут лица?
Или лучше спросить – от кого?
А может, лучше и не спрашивать?
Может, так и должно быть?
Может, так было правильно?
Может, это санитары дураки, что выставляют лица на всеобщее обозрение? Будто они знаменитости какие! Ведь можно же хотя бы темные солнцезащитные
