Мне казалось, я слишком труслива, чтобы жаждать…
– ты можешь стать и заорать посереди Невского?
– Ну да в принципе, а зачем?
– А раздать все оставшиеся у тебя деньги нищим?
– Нет.
– А подойти к человеку и сказать, что ты его любишь?
Нет, но когда-то могла.
Пациент мертв.
16. хосров
Он был красив. Успешен, умен, высокообразован, напорист, горд и самолюбив.
Я была красива, успешна, может быть образована, самолюбива и погружена в свои мечты настолько, что они казались мне реальнее жизни. Ему, по-ту-сторону-пишущему субьекту, нравилась беловолосая Марина. Мне нравилось летать над миром. Иногда у меня хватало смелости делать это.
Пытаться понять – это пытаться вспомнить что-то давно забытое.
Он был…
Казимир Малевич, единственный мною признаваемый вундеркинд, когда-то считал, что вдохновение, или кипение, как он это называл, это космическое пламя, живущее беспредметным и только в черепе мысли охлаждающее свое состояние…
А Вселенная – это безумие освобожденного Бога.
Человеческое одержание кем-то тоже вдохновение – когда просыпаешься и засыпаешь с чьим-то именем, а мир разветстывается как огромная благоухающая бездна, и ты в ней тонешь, не имея желания спасаться или всплывать.
И ты счастлив своему бессилию.
Он был, и я ему писала от лица Марины – ей-Богу, какую-то чушь, ерунду, бестолковость. «Тысяча и одна ночь» заканчивались выяснениями национальной принадлежности и цвета кожи, как мне ни было противно это переводить и отправлять по утрам, когда я, приходя в офис раньше всех, проверяла ее и мою почту.
Я внимательно изучала его фотографии.
Я исследовала морщины и малейшие отражения чувств и мысли на его лице.
Я была где-то рядом все время, даже будучи писцом чужих мыслей.
Я штудировала синюю рубашку на мониторе, когда никого не было дома, я пропадала с ним сутками, покрывая крестиками бумажки, потому что однажды я, не выдержав наступающего конца этого телемоста, написала.
От своего имени.
17
«…Все о том же… Тебя я звала – но ответа не слышала в жрущем вагоне. Пронеслись ветры-кони и лошади-сны… Я опять не спала всю ночь – я боялась потерять тебя и с кем-то разделить. В последнее время очень болит сердце. Господи, неужели эта боль в сердце не была настоящей? Я видела его глаза- Мои глаза. Не ненавидящие мир, как у Митяя, а настоящие, родные грустные глаза цвета меда. Эта не тяжелая северная грусть, озлобленная и эгоистичная. Это самая добрая грусть на земле – так улыбается осеннее море, так моросит теплый дождь над водой, так звучат самба и бассанова. Мне казалось, что я взлетаю.
