это выразить… более, как бы натуральна, знаете… но вы понимаете, что я хочу сказать, не правда ли?
– Несомненно, что тогда это была бы капитальная пьеса, – отвечал Марк, стараясь подавить досаду, – но я легко мог бы изменить это, Джильбертсон, если хотите.
– Нет, нет, – перебил тот поспешно, – не делайте этого, вы её испортите; нам это было бы очень неприятно и… кроме того, нам не хотелось бы понапрасну затруднять вас. Потому что директор находит, что ваша пьеса немного длинна и недостаточно легка, знаете, и не вполне отвечает нашим требованиям, но мы все очень восхищались ей.
– Но находите её тем не менее негодной? вы это хотите сказать?
– Как вам сказать… пока ничто ещё не решено. Мы напишем вам письмо… письмо об этом. Прощайте, прощайте! Я спешу к поезду в Людгет-Хилл.
И он торопливо убежал, радуясь, что отделался от злополучного автора, так как вовсе не рассчитывал, что ему придётся лично сообщать о том, что его пьеса отвергнута.
Марк постоял, глядя ему вслед с горьким чувством. Итак, и тут неудача. Он написал такие вещи, какие, по его мнению, должны были прославить его, если только будут обнародованы; и тем не менее оказывается, что его считают недостойным занять святочную публику ученического театра.
Марк уже несколько лет кряду гонялся за литературной известностью, которой многие всю жизнь тщетно добиваются, пока не сойдут в могилу. Даже в Кембридже, куда он перешёл из этой самой школы св. Петра с учёной степенью и надеждами на блестящую карьеру, он часто изменял своим серьёзным занятиям, чтобы участвовать в тех эфемерных студенческих журналах, сатирическое направление которых имеет дар оглушать многих, как поленом.
Некоторое время лёгкие триумфы в этом направлении сделали из него второго Пенденниса[2] среди его товарищей по коллегии; затем звезда его, подобно звезде Пенденниса, закатилась и неудача последовала за неудачей. Его экзамены оказались далеко не блестящими и в конце концов он вынужден был принять третьеразрядное место учителя в той самой школе св. Петра, где учился.
Но эти неудачи только подстрекали его честолюбие. Он ещё покажет свету, что он не дюжинный человек. Время от времени он посылал статьи в лондонские журналы, так что, наконец, его произведения получили некоторое обращение… в рукописном виде, переходя из одной редакции в другую.
Время от времени какая-нибудь из его статей появлялась и в печати, и это поддерживало в нем болезнь, которая в других проходит с течением времени. Он писал себе и писал, излагая на бумаге решительно всё, что приходило ему в голову и придавая своим идеям самую разнообразную литературную форму, от трагедии, писанной белыми стихами, до сонета и от трехтомного романа до небольшого газетного entrefilet[3], все с одинаковым рвением и удовольствием, и с весьма малым успехом.
Но он непоколебимо верил в себя. Пока он боролся с толстой стеной предубеждения, которую приходится брать приступом каждому новобранцу литературной
Пенденнис – герой романа Уильяма Теккерея «История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага».
Entrefilet
