зная, что собеседник подчинится ему. Таким голосом обычно отдают приказания, но не в летучем конском строю сквозь шум боя, а в полутьме шатра, где слышен каждый шорох и важны интонации. Кучум же с его сорванным, сипловатым голосом никогда не мог отдать приказ вполголоса даже рядом стоящему человеку. Нет, даже когда он просил подать пиалу с кумысом, то сидящий рядом мог вздрогнуть, словно хану угрожает смертельная опасность…
Меж тем Едигир тоже приглядывался к собеседнику, пытаясь угадать, зачем тот говорит явную неправду. То, что перед ним никакой не купец, было ясно с самого начала. Эти большие обветренные руки, непрестанно теребящие конец кожаной плети, привыкли сжимать рукоять сабли, а не перебирать нежные восточные шелка и считать золотые монеты. Особенно выдавали пришельца узкие, с прищуром, холодные глаза, время от времени вспыхивающие, как тлеющие угольки. В них читались жестокость и непреклонность. Такой человек не уступит тропу встречному, не растрогается из-за страданий ближнего. И горе тому, кто посмеет перечить ему. Смерть, неумолимая смерть читалась в черных глазах, непрерывно сверлящих собеседника.
– Так где же твои товары, купец?
– С караваном, где же им еще быть. Не пройдем ли к нему, и я покажу все свои товары. Можешь выбрать, что понравится: оружие, сладости, ткани…
Кучуму пришла в голову спасительная мысль, что если увести Едигира с холма, то схватить его ничего не стоит.
– Надо бы пройтись, давно в наших краях не было караванов. Вот только шаман не закончил гадания. Подождешь?
– Конечно. – Кучум торжествовал: он выиграл! Ему поверили! – Разреши мне вернуться к моим охранникам. Я придерживаюсь иной веры, и Аллах не позволяет нам, правоверным, присутствовать во время гадания.
Едигир еще раз недоверчиво оглядел его и, не найдя достаточных возражений, решил отпустить до поры чужеземца.
– Хорошо, подожди меня внизу. – Он передал ему пиалу из-под вина. Но вдруг взгляд его задержался на узорах, которыми она была покрыта. На внутренней ее поверхности зеленые цветы сплетались в причудливый узор, меж которых арабской вязью шла надпись: «Хан Муртаза – благоверный правитель Бухары». Точно такой же узор был и по углам подушки, на которой сидел чужеземец.
Но не столько сама надпись поразила Едигира, сколько ее сходство с другой, которую он совсем недавно видел в собственном дворце.
Он резко отдернул руку, и пиала мягко упала на песок, не разбившись. Кучум тут же наклонился за ней, сетуя на неосторожность свою и хозяина, а когда выпрямился, то увидел направленный на него кинжал.
– Что случилось? Или я нарушил законы гостеприимства?
– Я доверяю гостям, но не люблю, когда меня обманывают! – Лезвие кинжала приблизилось к груди Кучума, а он так и стоял, сжимая в руках пустую пиалу.
– Про какой обман ты говоришь?
– Зачем ты вздумал меня дурачить и врать, будто ведешь караван из Казани? Та дорога проходит не здесь. Ты явился сюда из Бухары, и я это легко
