принести. Я растерялся: как быть, если они в самом деле от тебя, великий хан? А потом сомнение меня взяло, а вдруг да врут они. Говорю, ведите к хану, а они… один, здоровый такой, как треснул меня по голове, и все. В себя пришел, слава Аллаху, жив вроде. А кошеля нет… Вот и побежал к тебе.
– Чурбан старый! Да как ты мог поверить, что я среди ночи отправлю каких-то паршивых оборванцев за золотом?!
Старик, не вставая с колен, прикрыл обеими руками голову, выражая тем полную покорность и смирение. Вся его поза говорила о том, что он готов принять смерть как должное.
Кучум вскочил с земли, подошел к караван-баши, ткнул его концом сапога.
– Ты видел, куда они побежали?
– Как я мог видеть? Я лежал полуживой и ничего не видел, не слышал. Но мой мальчишка слуга проснулся и выследил их…
– Говори, где они!
– Они бросили коней и сели в лодку. Куда потом поплыли, он не знает. Верно, на ту сторону реки.
Кучум и Алтанай переглянулись, без слов поняв друг друга.
– Ладно, – проговорил Кучум, – если бандитов не изловят, то тебе придется распрощаться со всеми товарами, они пойдут в уплату вместо тех золотых монет, что ты прошляпил.
– Светлейший хан, да разве моя в том вина?! Сам не знаю, как и жив остался. И товары не мои, то добрые люди мне доверили. У меня, кроме ишака, ничего своего и нет, да вот разве халат рваный…
– Поговори у меня еще! Меня не касается, чьи товары. Как сказал, так и будет. А сейчас пошел вон! И молчи. Никому ни словечка! И парнишку своего предупреди, а то он быстро своего языка лишится.
– Молчу, мой хозяин, язык себе откушу, но ни словечка не пророню, А мальчишке и вовсе ничего не ведомо. Да сохранит тебя Аллах, да продлятся дни твои на этой земле. – И, пятясь задом, караван-баши отполз в сторону, а потом вскочил на ноги и, довольный, пустился бежать обратно по тропинке.
– Все против меня. – Кучум со злостью хлестнул себя по голенищу и пошел к своему коню, что пасся неподалеку.
Сабанак с башлыком решили, что им пора отправляться к сотням, и тоже направились к своим скакунам, безучастно щипавшим траву на поляне.
Но, видимо, происшествия сегодняшней ночи далеко не закончились. Со стороны тропинки, на которой только что скрылся старый караван-баши, раздался стук копыт, и на поляну выскочил всадник на взмыленной лошади, тяжело поводящей боками, покрытыми клочьями пены. Всадник осмотрелся и, не обратив ни малейшего внимания на убитых, направился к Кучуму.
Увидев всадника, Кучум остановился, и сердце его болезненно сжалось, как обычно бывает перед ожиданием дурных вестей. То прискакал его лазутчик, пробиравшийся впереди каравана под видом гонца от казанских ханов. Он должен был собирать сведения о воинских силах сибирцев, обнаруживать засады, если такие окажутся, и сообщать о том Кучуму.
Коль он пожаловал сюда в открытую, то надо ждать плохих вестей. Мустафа-Сеид, так звали лазутчика, был
