если другие узнают? – опять вылез я.
– Для них и метят, – ответил Алекс, теряя терпение.
Обедать мы остановились у Джимовой тещи, вернее, на ее даче. Неуловимая тропинка – нога в ней утопала, не оставляя отпечатка, – вела к внезапной поляне с фанерным ящиком без окон.
– Чтобы медведи не залезли, – не дожидаясь вопроса, объяснил Алекс.
Вокруг обильно росла черника – по грудь. Пока мы жарили бесценных полярных судаков, индейцы деликатно закусывали сервелатом. Рыбу они ели из необходимости, мясо – только зимой. Одного лося хватало до весны. Деньги им нужны были исключительно на выпивку. Если удавалось до нее добраться, денег не хватало. Если нет, оставались лишними. Прошлым летом Джим купил щенка за триста долларов. Я думал, для езды, оказалось, для удовольствия. Возле круглого («чтобы буран не снес») дома жила целая свора. Внутри него были печка, лавки и несколько книг о вреде алкоголя на языке кри. Его живописный алфавит напоминал тот, что мы придумали с второгодником Колей Левиным для тайной переписки. Ни нам, ни им писать было особенно не о чем.
66
К настоящему Западу ведет одна дорога – 66-я. Вдоль нее стоят кресты с жестяными цветами. Ее изображают на игральных картах, ножнах и галстуках (по ту сторону Скалистых гор их все равно редко кто носит). Но главное – по ней до сих пор едут к Тихому океану. А навстречу, но уже по рельсам, несутся товарные составы: тридцать, сорок, сто вагонов, и на каждом написано «China export». Знали бы китайские кули, строившие в xix веке эту железную дорогу, что кладут шпалы для соотечественников.
В этих краях для всех, кроме тепловоза, дорога – не средство, а цель. В пути не бывает скучно, ибо аттракционом становится избыток пространства. Об этом догадываешься, когда возвращаешься на Восток, к цивилизации, где теперь мне и двухэтажные дома кажутся излишеством.
На Западе нет ничего, кроме пустыни, перемежающейся плоскими холмами. Здесь их зовут по-испански: mesa, что означает «стол». В сущности, это – сопка, с которой сняли скальп вместе с лучшей частью черепа. Такая операция и гористый пейзаж вытягивает по горизонтали. На Западе, где еще не знают, что Земля круглая, глаз видит на сто миль. Это как любоваться Кремлем из моей родной Рязани.
В отличие от Сахары, где я однажды пробовал заблудиться, эта пустыня кишит жизнью. По ней бродят независимые быки и скачут неоседланные кони. В камнях, предупреждают дорожные знаки, живут скорпионы, гремучие змеи и пауки «черные вдовы». Понятно, что меньше всего тут людей, во всяком случае, оседлых. Пустыня подразумевает перемещение. Даже флора тут легка на ногу. Сухие кусты перекати-поля колесят по красной земле, которая была бы уместней на какой-нибудь другой, расположенной ближе к Солнцу планете.
В лишенном примет пейзаже путнику, как буриданову ослу, трудно выбрать место для привала. За него это делает закон, превращающий в казино каждый оазис. В резервациях можно играть, но нельзя распивать спиртное. Индейцам от этого не легче. Доходы от белого азарта пропиваются в столице племени навахо.
Гэллап
