выждал, когда успокоится дыхание Андрея и расслабятся мышцы, сковывающие руки; затем спросил осторожно:
– Что им нужно?
– Чтобы мы сложили оружие, – помедлив, сказал Андрей и поднял голову. Он хотел добавить, что Караулов предлагал выдать его, Шиловского. Однако смолчал, прикусив губу. Шилов–ский перехватил его взгляд и словно бы прочитал затаенную мысль.
– Предлагали выдать комиссара? – спросил он, щуря острые глаза сквозь стекла пенсне.
– Да, – отозвался Андрей. – И дали час времени на раздумья.
– Что ж, сдавайте меня, – улыбнулся Шиловский, но тут же заторопился: – Шучу, шучу, Андрей Николаевич, не обижайтесь.
– Кстати, у вас есть часы? – вдруг спохватился Андрей. – Мои остановились…
– Есть, – не сразу проговорил комиссар и поглядел на своего коня. – Зачем они вам?
– Часы нужны, чтобы знать время, – язвительно отчеканил Андрей. – Казаки на подходе! Через два-три часа могут ударить в тыл! А эти – в лоб! Всё! Давайте часы. И оставьте меня…
Шиловский встал, нырнул рукой под кожу потника, пошарил там, вытащил часы на цепочке, протянул Андрею.
– За железной дорогой верну, – пообещал Андрей и прочитал надпись на крышке: «Шиловскому М.С. за агитационную работу в “дикой дивизии”». Он спрятал часы в карман и добавил: – Непременно верну, не беспокойтесь.
– Да уж верните, – улыбнулся комиссар. – Наградные.
– Верну, – еще раз пообещал тот. – А сейчас поезжайте.
– Куда?
– Один хочу побыть! – закричал Андрей. – Один! Понимаете?!
Шиловский пожал плечами и неторопливо пошел прочь, уводя коня в поводу. Андрей снова лег на землю. Прикрыл глаза, прислушался. Вдруг показалось, что он остался совсем один в этой бескрайней чужой степи. Было тихо: умолкли кузнечики в траве, унялся ветер, истаял мягкий шорох ковыльных метелок… В ушах тихо позванивало, будто от банного угара, и дышалось с трудом, словно ему опять сыпали на грудь землю. И еще он почувствовал жгучий жар солнца на щеках и пылающие, натруженные ноги в раскаленной коже сапог.
Он сел, огляделся. Конь стоял рядом и выщипывал траву, растущую у самой земли и потому хранившую больше влаги. Серые бархатистые губы лошади, чудилось Андрею, становились вдруг твердыми и жесткими, как каблук, когда с треском срывали крепкую степную траву.
Лошадь вскинула голову, раздув ноздри, настороженно повела ушами. Андрей встал на ноги, взял коня под уздцы и медленно пошел вдоль цепи красноармейцев, отыскивая взглядом комиссара. Шиловский оказался в тылу полка. Он сидел на земле, подложив под себя седло, а рядом, откинув хвост и вытянув шею, лежала загнанная насмерть лошадь; голубоватый, без зеницы, глаз был еще прозрачен и светел.
– Что случилось? – спросил Андрей, кивнув на коня.
– То и случилось, что видите, – уклончиво и недружелюбно бросил комиссар.
Конечно, лошадь под Шиловским была не ахти какая, но чтобы и ее загнать – это надо постараться. Интересно,
