– Что Вы сегодня делаете? – Учусь.
Чищу одежду щеткой. Мою свой дом.
– Я понимаю, тоже куда-то мчусь.
На мостовой шаги мои – гром.
– Я же сейчас гроза. И весна, весна.
Шла по трамвайным рельсам вчера, асфальт
Снова стал пахнуть весенне, жизнь вновь тесна
Стала, хочется ворот рвануть ее в такт
Вашим шагам.
– Я понимаю, и мчусь. И мчусь. Вы подождите меня. Я подойду к звонку.
– —
– Простите, вчера не вышло. Сегодня? – Учусь.
[считаю секунды с тобой по позвонку. Тут на атлант поцелуй, И там укус]
– Я подойду к концу лекций. – Я к Вам спущусь. – Простите, сегодня никак. – Да, Вы уже домой?
– Да, я уже там.
– —
– Что вы двадцатого?
Пятого?
Ворох дней
Тряпочкой синей неба, Тюлем льда.
– Вы сейчас дома? – Да, я уже там.
– А вы? – Я под вашим окном. Выгляну – ни следа. Может быть, показалось. Времени нет.
Время – вода, капающая капель.
– Не успеваю, простите. – Бегу, вот-вот.
Время течет, время сейчас апрель.
Это все, что стоит о времени знать.
Оно про вселенную, спрятавшуюся в мгновении.
– Что вы сейчас? В этот самый момент?
– Посмотрите вперед. Видите желтых цветов
Ворох?
И черный кот,
Прыгающий в трамвай.
Черно-блестящие сумерки кинолент.
Рукописи обгоревшей один листок.
– Точно сегодня? – Да, завтра уже ведь май.
Надо успеть, бегите, со всех ног и сил.
Пока этот день еще жив, Пока еще живы мы
В незабвении.
Я хочу, чтобы у моего сына
Я хочу, чтобы у моего сына были зеленые глаза.
Зеленые глаза и черные в смоль волосы.
Чтобы он пугал меня паркуром, скейтом,
парашютом на лыжах.
Чтобы рвался в море смуглым Адонисом.
Чтобы любил читать только методички по айти,
Чтобы я сердилась, когда не могу его найти.
Чтобы называл меня мамочкой, принося домой двойки
По всему кроме пения и математики.
Чтобы в его глазах отражалась
расчерченная на квадратики
Школьная площадка, где мы столк…
Я хочу, чтобы у моего сына были зеленые глаза,
Чернильный легкомысленный кок и высокий лоб.
Чтобы он удивлял меня пересказом мифов на английском,
Чтобы я не могла восхищением его напиться.
Чтобы у него были такие же длинные изысканные ключицы,
Чтобы я посвящала ему жизнь, как твоему отражению,
Чтобы вы сидели с ним за длинным обеденным столом,
И не могли договориться, размахивая руками,
Чтобы я подавала вам чайник, улыбаясь на твое «дарлинг».
Я хочу, чтобы у моего сына были зеленые глаза
И волосы цвета вороного крыла.
Чтобы он был высок и крепок, и загорел.
Чтобы все умел. Даже менять лампочку без стремянки.
Чтобы вы решали с ним задачи по Демидовичу,
Чтобы помимо всего прочего,
Даже когда ему будет под двадцать лет
– я приходила, укутывая его нескладного в одеяло.
Чтобы когда тебя даже не стало,
Он говорил о тебе «отец» как о живом.
Я хочу, чтоб у тебя были попросту сын и дом.
Я хочу, чтобы у нашей дочери были
Светло-рыжие волосы и голубые глаза.
Чтобы ты любил ее, всегда находя, что сказать.
Чтобы не ругался на ее ухажеров
(что сложно – когда они все брюнеты-пижоны),
Чтобы учил ее делать па.
Чтобы она до смерти называла тебя papa,
Чтобы была наше единственное дитя.
Выпестованное. Настоящее. От тебя.
Чтобы
