театром, особое внимание Сумарокова, и не только как автора трагедий и комедий, но и как аналитика, обращено к драматургии. Сумароков разделяет классицистическую установку на сценическую двужанровость: требуется либо трагедия – «Коль ток потребен слез, введи меня ты в жалость», либо комедия – «Для смеху предо мной представь мирскую шалость»; но «Не представляй двух действ моих на смеси дум» (116). Подтверждая закон классицистического триединства, Сумароков подчеркивал, что представление действительности отрицает возможность того, чтобы «бытие трех лет во три часа вместить», поэтому «старайся <…> в игре часы часами мерить» (116). Кроме того, как остроумно писал автор «Наставления», «Не сделай трудности и местом мне своим, / Чтоб я, зря твой театр имеючи за Рим, / В Москву не полетел, а из Москвы в Пекин» (116).
В утверждении Сумароковым воспитательного значения искусства содержится не только классицистическое требование его современности, но живое человеческое убеждение в том, что искусство должно необходимо покарать пороки и способствовать процветанию «святой добродетели» (116). В первую очередь эту миссию должна осуществлять драматургия, так как посещение театра доступно представителям ряда социальных слоев, прежде всего высших: «Посадский, дворянин, маркиз, граф, князь, властитель / Восходят на театр» (116). Сумароков подчеркивал значимость комедии и к ней предъявлял особые требования: «Смешить без разума – дар подлыя души», а «смешить и пользовать – прямой ее <комедии> устав» (116).
В посмертном собрании сочинений Сумарокова (1787) были опубликованы такие его литературно-критические работы, как «Некоторые строфы двух авторов», «К несмысленным рифмотворцам», «О стопосложении» и др. В них высказана тревога по поводу состояния «российского красноречия», или «словесных наук», «увядающих день ото дня» и «грозящих увянути надолго» (122). В анализе проблемных узлов «словесных наук» в этих статьях использован прием обращения к молодым писателям, к публике. Так, рассматривая оду, Сумароков выставил краеугольное классицистическое требование: «по моему мнению, пропади такое великолепие, в котором нет ясности», а внимание драматургов сосредоточил на проблемах глубокого знания изображаемых событий: «не пишите только трагедий», «ибо в них невежество автора паче всего открывается» (119). Рекомендации и советы соседствуют с жесткими категорическими суждениями, позициями и установками: «Язык наш великого исправления требует, а вы его своими изданиями еще больше портите»; «что еще больше портит язык наш? худые переводчики, худые писатели, а паче всего худые стихотворцы»; «Лучше не имети никаких писателей, нежели имети дурных» (120–121).
В своих выступлениях Сумароков вел постоянный диалог с современниками – Ломоносовым и Тредиаковским. При этом отношение Сумарокова к одному и к другому совершенно различно: «Вспомянем его <Ломоносова> с воздыханием, подобно как творца "Тилемахиды" <Тредиаковского> со смехом»: «Ломоносов толико отстоит от Тредиаковского, как небо
