Говорит – кисленько, надо подумать. Время нужно, чтобы поискать ходы.
– И денег, небось?
– Это я невольно, господин Ларей, не в насмешку улыбнулся, нет-нет. Господин Кац специально оговорился, мол, насчёт денег – скажи, не тот случай, кастовая солидарность задета, вот. Он предусмотрел ваши… э, ваш вопрос о деньгах.
– Передашь – благодарю. Да, не люблю попусту мотать деньги, но в данном вопросе – я тоже лицо заинтересованное, а отсюда могу помочь только одним – деньгами. Понадобится – добавлю в широкоразумных пределах… Напрягись, Джозеф, здесь не шутят. И ещё. Ты мне, помнится, говорил, что сумеешь ко мне пробиться в качестве адвоката, даже в карцер. Сомневаюсь, но боюсь – придётся мне проверить твои способности в этом вопросе. И ещё. Есть одна мыслишка. В департаменте… забыл… ну, по зонным делам, есть чиновник, или был, ему сейчас лет шестьдесят, по фамилии Хантер. Он в чинах может быть сейчас. Хотя может и не быть – давно о нем не слышал. Если его найти и попросить о переводе на периферию, в зону, он обязательно приложит все силы, чтобы помочь, поскольку есть для него волшебное слово. Ищи его. Найдёшь – расскажу о дальнейшем. Почему я про Хантера говорю – его Кац должен помнить по процессу сорок девятого года на прииске Фартовом, когда полную зону «ацтеков» вырезали за ночь и Хантер участвовал в расследовании. Кацу тогда хорошо заплатили, «тяжело» – скажешь, не забудь, он поймёт – «тяжело» заплатили. Ему и тем, с кем он делился. Я на него рассчитываю. Но больше – на тебя. Все. Ступай, и – постарайся, Малоун, ты парень что надо…
Джозеф Малоун не все рассказал клиенту. Коллеги и разные нужные людишки уже передали ему слухи о каком-то психе, сидельце из «Пентагона», который взбунтовался против тюремной мафии и теперь приговорён ею к смерти. Он боялся, что в один прекрасный день к нему придут не только люди контрразведки, но и эти молодчики, и потребуют от него содействия в какой-либо форме. Что тогда делать? Жена должна родить ко Дню независимости, и вообще… Этот Ларей – только на вид такой неприятный, а как попривыкнешь – разумный мужик, деликатный даже… Если не считать того, что наступил на хвост не самым безобидным тварям на свете. Надо к Кацу сходить, хотя что он сможет – посоветовать разве что? Тут он мастак, но ведь и по делу часто говорит…
Айгода Кац при словах «тяжело заплатили» взморщил свой старый лоб так, что над бровями вывалилась, словно бы из глубин самого лба, складка жирной кожи.
– Если бы я был шизофреник, Джо, я бы поклялся, что я его где-то видел в те времена, о которых он мне напоминает, да молод он слишком для этого. Но и жук он, Ларей этот, не в обиду твоему клиенту. Хотя он такой же Ларей, как я Эйхман. Что скажешь?
– Что скажу? Да какая разница – Кац, Эйхман, Майер…
– Шутник, да? С Эйхманом – есть разница. Историю ты не читаешь, вот что. И не еврей.
– Я по этому поводу не переживаю.
– Оно и видно. Где ж его искать, этого Хантера? Ведь засекречено у нас все,
