в жаркий полдень страховойагент при галстуке обедает
с сотрудницей нероковой,
в тех городках, что лучше смотрятся
проездом, бегло, как дневник,
в который – любят в нём иль ссорятся —
не важно, – ты не слишком вник, —
чем становилось там дождливее,
тем неуверенней я знал,
что всё могло быть и счастливее.
Но не было, как я сказал.
Утренний мотив
На асфальте мечется
мышь, кыш, мышь,
сторож это, сменщица,
мусорщик, малыш,
семенит цветочница,
шарк, шурк, шарк,
точность мира точнится,
в арках аркнет арк,
взрыв бенгальский сварщика,
сверк, сварк, сверк,
голубого росчерка
меркнуть медлит мерк,
льётся, не артачится
свят свет свит,
тачка утра тачится,
почтальон почтит,
Чарли это брючится,
блажь, мышь, блажь,
ночь в чернилах учится
небу тихих чаш,
пусть проходят где-нибудь,
клёш крыш клёш,
душу учит небо ведь
простираться сплошь.
Стихи памяти отца
Ночь. Туман невпродых.
И – лицом к октябрю —
надо прежде родных
исчезать, говорю.
Речь, которая есть
у людей, не берёт.
В большей степени весть
о тебе – этот крот.
Потому что он слеп.
Слепок чёрных глазниц.
В большей степени – степь.
Холод. Ночь без границ.
Узкий, коричневый, на два замка саквояж,
синие с белыми пуговицами кальсоны,
город, запаянный в шар с глицерином, вояж
в баню, суббота, зима и фонарь услезённый,
за руку, фауна булочной сдобная: гусь,
слон, бегемот, – по изюминке глаза на каждом,
то и случилось, чего я смертельно боюсь
там, в простыне, с лимонадом в стакане бумажном,
то и случилось, и тот, кто привыкнуть помог
к жизни, в предбаннике шарф завязавший мне, – столь же
к смерти поможет привыкнуть, я не одинок:
страшно сказать, но одним собеседником больше.
Я шлю тебе вдогонку город Сновск,
путей на стрелке быстрые разбеги,
хвостом от оводов тяжеловоз
отмахивается, на телеге
шагаловский с мешком мужик-еврей,
смесь русского с украинским и с идиш,
мишугинер побачит тех курей
и сопли разотрёт в слезах, подкидыш,
весь местечковый, рыжий, жаркий раж,
всю утварь роя, всё, чем мне казался
тот город, всю языческую блажь, —
египетский ли плен в крови сказался,
не знаю… Эту жизнь, которой нет,
которая мне собственной телесней
была, на ту ли тьму, на тот ли свет
я шлю тебе мой голос бесполезный,
как в Белгороде
