каждое, а зачем все чаще и чаще. Удивительная свежесть, обувь автоматически вентилирует и моет, отдавая фруктами. Ногти блестят, в них отражается лицо Генри.
Татьяна простонала, хотела уже полностью обнажиться, но чрезвычайным усилием воли сдержалась.
– Как чудно! Ты настоящий волшебник. Теперь давай покатаемся, чтобы потом не опозориться перед миллионом.
Коньки заявили:
– Вы нам покажите, и мы воспроизведем любой танец. – Над ними вспыхнула голограмма, дюжина девушек исполняла танец. – Самый широкий ассортимент движений.
Генри протянул ноги. Ботинки слетели, коньки оделись. После чего, юноша взлетел, сделал круг.
– Отлично. Гипердрайф!
Маршал взлетела вместе с ним. Генри вспоминал танец. Раньше он катался на вечеринках, в параллельном магическом мире. Приходилось, также, кататься и в ледовых дворцах Британии. Теперь он чувствовал, что коньки его несут сами. Генри лишь задавал темп. Татьяна спросила его:
– Может добавить голограмм? Чтобы было красивее.
Коньки поддержали инициативу:
– Хотите бабочек?
– Нет, чего-нибудь не менее красочного, но более разнообразного! – Попросил Генри.
– Тогда будет тысяча голограмм, и ни одного повтора. – Пообещали коньки.
Такой дивной игры красок и изображений юный англичанин никогда не видел. Они пересекались и переливались под различными углами, всячески изгибались. Это был своего рода гимн и поэзия современной техники. Тут уже собственный танец, шотландка, казался жалким и примитивным. Юноша стал плясать гораздо стремительнее и энергичнее. Они вместе выкидывали ноги. Генри впервые воспроизвел тройное сальто, даже голова закружилась. Все смотрелось настолько захватывающе, что душа ликовала.
Татьяна сделала в воздухе каскад сальто. На лету они встретились, и соединились губами. Юноша чуть не сошел с ума.
Компьютер объявил:
– Пара номер 901, на выход!
Татьяна объявила:
– Нам пора! Постараемся произвести фурор.
На сцене Генри, казалось, ничего не замечал. Он словно оглох и ослеп. Внутри играл гимн, он переполнял его до краев. Миллион зрителей что-то орали, хлопали крылья иногалактов, порхали ослепительные голограммы. Каждое движение было мазком кисти мастера-художника. Своего рода гения, рисующего симфонию. То, что отражалось в бесконечности, и дарило свет миру. Даже воздух казался особенным, пропитанным электрозарядами. Генри пару раз был близок к тому, чтобы разрыдаться. Заключительным аккордом был сексуальный поцелуй, в который они вложили все страсть. Их языки сплелись в одно целое, словно две змейки. Потом, величественная музыка смокла, народ выставлял оценки.
Уже на выходе, ошеломленная Татьяна произнесла:
– Кажется, мы победили!
Генри пробормотал:
– Что – то не верится! Я был словно ослеплен.
– И, тем не менее, мы на первом месте.
