вечно нестриженный, несвежий, в засаленных джинсах и стоптанных кроссовках. Леха гений, и несмотря на кажущуюся отчужденность, прекрасно ориентируется в другом измерении, в изнанке Москвы. Знается с неформалами различных пород, знает, где достать дури, какой магазин в районе работает непрерывно и как перепрошить мобильный. А главное, зачем их перепрошивают. Мне всё это неведомо. Живет на пельменях, однако в совершенстве владеет теорией высокой кухни. Не курит в традиционном смысле, причин не объясняя, однако всем видом безмолвно восклицая «что за быдлизм!», но настоящий гурман гашиша и мусоленных журналов с голыми сиськами. Кажется неудачником, но прекрасно говорит по-английски, и трудно назвать место на карте Европы, где он еще не бывал. На замызганном теле этого птенца-переростка тут и там висят не отвалившиеся кусочки хрустальной скорлупы. Птенец, выпавший из дворянского гнезда. Убожество и аристократизм в неповторимом сочетании. МГУ во плоти.
Лёха тихо и неприметно снабжал Маартена гашишом, «мартини» ему поставлял магазин за углом. В клубах не переводилось пиво. Мы не трезвели, но и пьяными себя не ощущали. Просто на подъеме. В эйфории. Мне казалось, это у нас двоих… Не от алкоголя – а вообще… Мне нравился его скользящий взгляд и легкий румянец после выпитого, когда мы ехали к нему или ко мне, чтобы покувыркаться перед сном.
Итак, он познакомил меня с другими иностранными стажерами. И студентами. Они были из разных стран и жили в общаге МГУ, в крохотных, не больше моей ванной, скворечниках. Вдоль окна как раз помещалась кровать и чуть-чуть пространствочка. То есть метра два с половиной. Вдоль стены, перпендикулярно окну, кровать тоже встала бы, значит, и сюда два метра. Старый, с дверями в трещинах, рассохшийся стенной шкаф. Добротный, высокий – и убогий до ужаса. Воняет застарелой каморкой, где хранятся знамёна, самопальные плакаты в пыльных рулонах, вымпелы и прочая дребедень многолетнего использования и многолетнего потом забвения. Свободного места в их комнатках было настолько мало, что барахло сваливалось горами, одежда, книги, конспекты. Обычно эту гору венчал ноут. Занавесок не водилось. А зачем они на каком-нибудь 19 этаже! Кто заглянет? Разве что голуби. Да и те чисто поржать. В их голубятнях и просторнее, и не так засрано.
Я медленно делаю выводы. В этом моя беда. Так было и в тот раз. Я уже месяц знала, как живут другие стажеры-иностранцы, когда меня, наконец, осенило: Маартен живет иначе! Шикарно, по-другому не скажешь. Тот взрыв был самым первым. Никто и не питал иллюзий, что последним. Если в отношения вошло выяснение оных, то назад пути нет. Мордобоям – быть.
Я спросила, сколько стоит аренда такой классной квартирки в столь приличном доме.
– Не знаю… Это не важный. Пожалуй.
Как беззаботно, мне понравилось! И всё же?
– Барский размах тебе к лицу, но не вяжется с прагматичностью
