что вчера, пятого марта, скончался наш „Вождь и Учитель“ Иосиф Виссарионович Сталин. Ученики слушают, склонив головы. Меня слегка подталкивает локтем Володька Зоткин, закадычный друг, стоявший первым с краю, шепчет мне на ухо: „посмотри на Шмака“. Гляжу на Женьку Шмакова, он стоит от нас через три или четыре человека. Женька скорбит. Его огромный нос, и без того всегда красный, сейчас сделался вовсе кумачовым и кажется, что упирается ему в грудь. Сначала мы с Вовкой тихо фыркнули, прикрыв ладонями свои рты, затем рассмеялись. Нас разобрал истерический смех. Сдерживаться уже было невозможно, и мы громко фыркали, зажимая ладонями рты. Мы не сразу заметили, что директор прервал траурную речь и направился вдоль всей линейки в нашу сторону. „Очнулись“ от смеха мы только тогда, когда Лев Гаврилович уже стоял перед нами и, молча, „расстреливал“ нас своим строгим директорским взглядом. В зале повисла зловещая тишина. В следующую минуту он взял каждого из нас за воротник и так же молча, на глазах у всей школы, вывел на лестницу. Там, за дверью, директор тихо, почти шепотом, произнес: „вы негодяи, и отстраняетесь от занятий в школе до решения педсовета, а сейчас можете убираться, в нашей школе вам не место“. Педсовет состоялся через неделю. Вызывали родителей. В школе нас оставили, даже не исключили из пионеров. Ребята в классе, в основном, нам сочувствовали, но некоторые осуждали, особенно девчонки. А в дальнейшем, когда все узнали, что в нашей стране был культ личности Сталина, нас с Вовкой стали в шутку называть „жертвами этого самого культа“…»
«… Снова наша школа. Это мы уже в восьмом классе. Праздничный день «Первое Мая». В школе никого, тихо. Мы с ребятами заперлись в школьном радиоузле, на втором этаже: Валера Лущик, Алик Репин, Коля Калинин. Слушаем вползвука зарубежную музыку с пленок «на ребрах». На столе бутылка портвейна, конфеты, синяя пачка модных ментоловых сигарет. «Гуляй, братва, праздник…». Вдруг, сильный и недобрый стук в дверь, голос сторожа: «немедленно откройте!». Музыку выключили, притихли. Сторож настойчиво и все громче требует открыть дверь: «сейчас позову директора, вам все равно придется открыть!». Катастрофа! Убираем все со стола, открываем окно. Этаж-то второй, но лететь метров пять, не меньше. Ну, кто первый? Летим по очереди вниз без парашютов. Никто не пострадал, и все прошло гладко…»
«… 1957-й год. На улице Горького полно народа. Люди восторженно шумят, стайками перебегая от автобуса к автобусу, которые медленно проезжают по Садовому Кольцу через площадь Маяковского. Окна автобусов полностью открыты, и из них на площадь выливаются солнечные улыбки. Это зарубежные делегации молодежи и студентов направляются в Лужники, на новый стадион им. Ленина, где сегодня состоится торжественное открытие Всемирного Фестиваля. Вот и я подбегаю к автобусу с делегацией из Африки. Волнуюсь. Впервые наяву вижу чернокожих людей. Да так близко! До этого только в кино видел певца Поля Робсона да Геркулеса, слугу пятнадцатилетнего капитана. С трепетом пожимаю протянутые из открытых окон черные, как перо ворона, руки восторженных
