всё путём будет, – он удивился совету и заметил, что седина проглядывает из-под шлема. Миша не задавался вопросом о возрасте байкера, они для него не старели, но теперь отчётливо веяло приближением к смерти. Это грустно было осознавать.
– Ты крепкий, необычайно сильный духом юноша. Недаром в боксе тебя прозвали «Бойким», – продолжил Толстяк. – Но даже самые сильные мира сего имеют свои пределы. А молодость пролетает так быстро, что успеваешь только оглянуться напоследок, кряхтя и жалуясь на боли в спине.
– Ты к чему?
– Не ввязывайся в сомнительные дела. Поживи ещё, – вздохнул Толстяк и переключился: – Ну, поделишься со старым маразматиком историями из студенчества? Ты первый знакомый, кто учится в вузе.
– В училище, – машинально поправил Миша, и они рассмеялись.
Он с удовольствием поделился с Толстяком недавними приключениями, но всю беседу его не покидало чувство, что не только молодость, а вся жизнь байкера уходила в забытье. Мишу не смущали морщины и обрюзгшее тело, на котором прежняя одежда вот-вот пойдёт по швам. И вроде бы Толстяк оставался собой: улыбался, как раньше, шутил, но в каждом взгляде, жесте, иногда и в речи проскальзывали минорные ноты. Может, болезнь, или просто усталость, а то и всё разом так влияли на байкера, но он угасал.
Чувство опустошённости не покидало Мика, когда он выходил из ресторана. И вместе с Сиплым возвращался в квартиру.
Незаметно подкралась новогодняя пора чудес и подарков. То ли в честь праздников, то ли благодаря стараниям Толстяка, но люди Перемычкина не донимали их. Миша взял с Косматого, Сиплого и Люка обещание, что они всё же вернут долг. Общими усилиями. Да парни и дружнее между собой стали после этих событий, что Мишку радовало.
Сам он ближе к Новому году сильнее хандрил и оттого пил. Во-первых, и колено давало о себе знать жуткими болями по ночам; во-вторых, Миша праздновал праздник чудес у Юры последние три года, когда и его родители были благосклонны, и честь посидеть за семейным столом выветривала из Мика всякие дурные мысли. Мысли о собственных родителях, например. Примиряющий, сплачивающий дух Нового года, Деда Мороза, слезливые песенки о добре, нарядные улицы, бесконечные ёлки, как никогда заставляли думать о хорошем, светлом, вечном. Перед взором же Миши вставал образ пьющего отца, ненавидящего всех и вся, и хотелось удавиться.
Сам Новый Год он встретил в баре среди незнакомцев и не помнил, что вытворял там. Если и вовсе не просидел тихоней, лакая водку из горла и превращаясь в жалкое подобие своего отца. Во всяком случае первое января Миша пробыл дома, с ребятами, и предстал примерно в этом же образе.
– Ты сказал, что наркота убивает, – упрекнул его Сиплый. – А сам…
– Наркота – зло-о, – убеждённо сказал он тягучим тоном. – Выпивка убивает, но делает это долго. А я тот ещё садист.
Мишка смеялся, как сатанист после обряда на кладбище. Парни в ужасе таращились на него.
Второго числа он чуть отошёл от неуёмного потребления,
