emphasis>Близкие порой уходят.
Самые нужные, самые дорогие.
Так устроен мир… И вы не
должны бросаться следом
за ними, даже если их смерть
– ваша вина…
Смерть ничего не может исправить.
Только живой, вы можете что-то изменить.
Или хотя бы искупить.
Глава 1. Вензель Каина
Годелот выбежал из-за угла, едва не наткнувшись на чугунный столб, и остановился, переводя дыхание. Черт бы все подрал, куда он так несется? Мало ли агрессивной швали шляется ночами по Каннареджо? Мало ли, кто мог сводить счеты той ночью? Что за толк бросаться, очертя голову, на каждый звук…
Шотландец отер пот, опираясь о столб спиной. Все это здорово, только куда нестись теперь, уже вдоволь пометавшись по лабиринту переулков, то натыкаясь на глухие заборы, то оскальзываясь в непролазной грязи? А где-то внутри ворочалась когтистая уверенность, что ему все равно нужно узнать, кто же и где стрелял, и пока он этого не узнает – ему нельзя останавливаться.
Гулко ударил колокол, и Годелот вздрогнул. Одиннадцать? Или уже полночь? Хотя не все ли равно…
Он пошел вперед, ускоряя шаг. Если он не сбился с направления, стреляли где-то здесь, совсем неподалеку… Снова перекрестье двух улиц. Куда теперь? Слева будет канал. А что справа, он толком не знает. Как же мало он успел изучить эти края…
И вдруг эхо улиц донесло до него короткий отчаянный вскрик… Это тоже мог быть чей угодно голос, но Годелот опять, будто от толчка в спину, рванулся на звук.
На сей раз он знал, куда бежать. Десять минут спустя он стремглав вылетел из кривого переулка к каналу и лихорадочно огляделся. Вокруг не было ни души, и царила сонная ночная тишина, кажущаяся еще гуще из-за отдаленных звуков хлопающих ставень, приглушенной брани и пьяного смеха.
Шотландец двинулся вдоль канала по течению. Черная вода равнодушно колыхалась, на поверхности покачивался мусор, у краев неопрятно зеленела какая-то дрянь, будто в болоте. Тихо и пустынно… Словно выстрелы и крик только почудились Годелоту. А грязная зацветшая вода так же бесшумно и бестревожно колыхалась по правую руку, и на ум невольно пришли отцовские рассказы из его необъятного арсенала шотландских баек, богатых на хитрую и предприимчивую нечисть. В тех рассказах болотная нежить тоже звала одинокого путника на помощь голосами близких, а потом завлекала простаков в непроходимые топи на смерть.
Годелот сплюнул и выругался. Да среди помоев венецианских каналов погнушается жить любой почтенный шотландский упырь. Но кто-то же стрелял где-то здесь… Или он уже совсем потерял голову в бесконечной круговерти этого суматошного вечера. Еще додумывая эту мысль, военный стремительно вывернул за плавный поворот канала и застыл. Впереди над водой топорщился костями досок ветхий мост, на котором виднелась лежащая навзничь фигура в черном плаще…
Шотландец рванулся по осклизлой набережной. Между выстрелами и криком прошло немало времени. Быть может, человек на мосту лишь ранен… Подгнившие доски угрожающе затрещали под сапогами, но Годелот, осторожно переступая по источенным перекладинам, подбирался к лежащему. Он уже видел, что тот лежит на спине, раскинув руки, будто бесплодно ожидая чьего-то объятия. А шотландец сделал еще несколько шагов и остановился.
– Господи помилуй… – пробормотал он.
На темных досках лежал доминиканец Руджеро. Хитроумный инквизитор… Разноглазый паук… На смуглом лице замерло странно живое выражение, смесь мольбы и укора, будто монаху незримой ладонью запечатали рот, не дав договорить что-то невероятно важное. Двуликие глаза неподвижно смотрели в небо. В полутьме они были совсем разными, и сейчас левый казался слепым черным провалом, а правый сохранял задумчиво-проницательную ясность.
Годелот подошел вплотную, уже почти не замечая надсадного скрипа досок, и склонился над телом. Вот он, один из тех выстрелов. Прямо в середине груди зияла открытая рана, окруженная вмявшимися в разверстую плоть алыми клочьями туники, будто лепестками. Руки были сжаты в кулаки. Из окровавленной левой виднелся какой-то темный обрывок
Все эти мелочи и детали сами отпечатывались где-то на редко открываемом форзаце памяти, а разум будто застыл холодным и неподатливым студнем. Что здесь произошло? Кто и зачем стрелял в доминиканца? Да и что он здесь делал?..
Сердце мелко и дробно заколотилось в горле. Повинуясь какой-то подспудной тяге, Годелот отступил назад и склонился к сжатому кулаку монаха. Коснулся его и вздрогнул – кожа еще была теплой, и шотландцу показалось, что доминиканец сейчас отдернет руку. Доски снова угрожающе затрещали, и Годелот осторожно взялся за рукав рясы. Кулак
