шустро пересчитала деньги, выдала чек.
– Добрый день! – улыбалась она уже следующему покупателю.
Не чувствуя под собой ног, Юрик обошел человека в камуфляже и двинулся к выходу. Журнал торчал под мышкой. Юрец не сразу остановился перевести дух… Вор. Трус. Космонавт. Только что всё это было сжато, спрессовано в одну точку, но, пройдя узловой момент, нижние ступени отделились, упали, разбившись о землю, а что-то потянула к себе высь…
Юноша медленно поплелся к школе. Космонавт к ним в тот день не приехал, извинился, приболел. Больше Юрик в тот магазин не заходил.
Муж на час
– Любезнейшая Прасковья Ильинична!
– Дражайший Николай Спиридонович!
Молодой человек поймал чуть дрожащую руку толстухи, на какое-то мгновение она повисла в воздухе и, лишь после этого, он стал медленно подносить её к губам. Прасковья Ильинична часто заморгала. Ей вдруг стало страшно от того, что губы молодого человека коснутся сейчас её уже не слишком молодой руки, не слишком гладкой кожи.
«О молодость! ты скверная насмешка над женщиной» – свободной рукой Прасковья Ильинична стала теребить подвешенный на поясочке веер, – «мимолетность твоя оскорбительна, обещания твои – сплошь дымка, сплошь обман, и разве после этого ты не злодейка!? И отчего я не гадюка?» – промелькнуло в голове у Прасковьи Ильиничны? – «Как это было бы кстати. Скинула бы по весне шкурку и Николай Спиридонович целовал бы сейчас гладкую, нежную ручку».
Женщина все еще боязливо, как будто в смущении опустила глаза и, пользуясь моментом, стала рассматривать склонившегося к её руке мужчину. Николая Спиридонович был безусловно красавец, в нем было много приятного, хотя в настоящий момент взору женщины не открывалось ничего, кроме учтиво склонённой головы с подрагивающим вихром. Поцелуй, пока еще не долетевший до ручки, но уже успевший привести Прасковью Ильиничну в неописуемый трепет, позволил непростительно взвиться её мечтам и пусть даже не на долго, но поверить в искренность чувств Николая Спиридоновича. Николай Спиридонович, со своей стороны, уже не раз принимался говорить слова любви, но даже видя осколки разбитого сердца женщина каждый раз жестоко его обрывала, не позволяя ни себе, ни ему ни на что надеяться…
«Нужно быть не в своем уме, чтобы поверить в то, что такой вот бонвиван, как Николай Спиридонович мог мною увлечься!» – с горечью, почти сердито думала Прасковья Ильинична, – «Он конечно необыкновенно обходителен, деликатен, но во всех этих жестах нет ничего, ничего, кроме… хорошего тона!!! Ведь нельзя же это не понимать!» – все еще пыталась совладать с собой женщина, но сердце её постукивало всё глуше и глуше, в желаниях опять проскакивала дерзость, – «А что если под личиной светской учтивости и холодной вежливости скрывается… нежность?! Нет! Ну от всего этого можно просто сойти с ума!»
Пока Прасковья Ильинична пыталась снова обрести стройность мысли, Николай Спиридонович, выпрямился и теперь стоял, не зная куда деть руки, карманы сюртука оказались неожиданно крохотными. Женщина так и не разобрала
