А то мне прясть нечем. И мужчин в деревне не осталось, чтобы починить…
Он слушал и не понимал, что же хочет от него старушка, пока не посмотрел на её изношенные руки, из которых медленно поднималось старое, длинное веретено. Оно росло и росло, и длилось это очень долго, покуда не стало видно обломленного конца на нём и абсолютной нищеты, из которой веретено выросло. Он смотрел и не мог понять, почему эта сцена так ужасно на него действует; у него было такое чувство, будто перед ним разыгрывается судьба этой старушки, долгая судьба, и страшно трагическая… Он едва пришёл в себя от мистики и тут же сообразил, в чём дело:
– Конечно, бабушка! Сегодня же сделаю и сам занесу вам. Только подскажите, какой дом?
– Да я недалеко от вас живу, через два дома. И мой дом сразу узнаете – такой же дряхлый, как ия…
– А как вас звать?
– Анастасия Марковна.
– Красивое имя!
– Только и остается красоваться именем.
– Ну что вы! Вы же красавица! С вас такой портрет можно написать, что другие ещё позавидуют!
– Иван рисовал меня. И даже повесил мой портрет на какой-то выставке…
И тут Алексей вспомнил этот портрет. Действительно, он выставлен в городской галерее. Только на том портрете старушка выглядела декоративно приукрашенной, чего не скажешь о ней сейчас.
– А хотите, я нарисую вас и оставлю портрет вам?
– Уж и не знаю, нужен он мне или нет.
– А давайте сговоримся: я чиню вам веретено, а вы соглашаетесь на портрет.
– Хитёр! Да ладно! Только сперва веретено сделай. Вот ведь как разговорил меня, я даже на ты перешла… А имени так и не знаю.
– Алексей.
– Да как-то неудобно без отчества, хотя с виду ещё молод.
– Да какой там молод… Сорок пять. В общем, зовите Алексеем.
Пока они говорили, веретено так и торчало из одиночества этих уставших рук, которые тихо дрожали. Казалось, её руки так и будут дрожать, пока он не возьмёт из них надломленное веретено, как надломленную судьбу, в свои руки, чтобы как можно быстрее починить, иначе вслед за сломанным веретеном может порваться и нить её жизни. Он осторожно взял веретено из рук старушки и на какое-то мгновение сам почувствовал дрожь в руках.
Старушка осталась довольна новым знакомством и пошла в магазин. А Алексей поспешил к дому. Он уже знал, что не только починит старое веретено, но и сделает новое. Сделает из затёртой большой кисти для живописи, которую видел в кувшине на столе.
Он шёл, держа в одной руке фантики, а в другой веретено – в одной руке детство, в другой старость. Старость была тяжелее, может, поэтому и думал он о старушке: «Зачем она продолжает теребить шерсть и сплетать её в нить? Задумала связать носочки или рукавички для внучат… Так и тянется её нить жизни. А не станет старушек, умеющих прясть нить жизни, и деревни не станет.
