style="font-size:15px;"> – Нет, – ответил Леон и перевернулся на бок. – Я дома и не желаю никуда идти.
– А я могу приехать к тебе?
– Нет. Я хочу наслаждаться одиночеством.
– А как же Дориан? Ты же всё равно не один?
Резко выдохнув, Леон просто отклонил вызов и, поставив мобильный на беззвучный режим, бросил его на тумбочку. Тим, попытавшись дозвониться до него ещё пять раз, оставил это дело и переключился на Рональда, который не позволял себе без объяснений бросать трубку.
Глава 6
С утра пораньше Леона разбудил телефонный звонок. Нащупав на тумбочке аппарат и взглянув на экран, он ответил на вызов:
– Привет, мам.
– Привет, Леон. Как ты?
– Tu m’as réveillé, maman*… – сонно проговорил Леон, вновь закрыв глаза.
– Рада, что ты не забыл родной язык.
– Ты сейчас дискриминируешь папу, и я ему всё расскажу. А если по месту рождения и проживания, то родной язык нам вообще – немецкий.
– Ты бы ещё по месту зачатия себе язык выбирал, – рассмеялась родительница.
Леон поморщился. Конечно, обсуждать подобное с мамой было несколько неловко, но любопытство взяло верх, и он спросил:
– Разве это случилось не здесь? Вы же жили в Германии?
– По срокам получается, что это произошло в Индонезии, мы с Далилем жили там месяц.
– Здорово, – фыркнул Леон. – Получается, вы начали таскать нас по миру не просто с детства, а ещё до рождения.
Миссис Ихтирам грустно улыбнулась.
– Да, – произнесла она. – Помню, как ближе к отъезду меня постоянно мутило, а я обвиняла во всём несвежие фрукты. А потом уже поняла, что домой мы полетим не вдвоём, а втроём.
– Вчетвером, – поправил родительницу Леон.
– Тогда же я ещё не знала, что Бог послал мне не одного ребёнка, а сразу двух, да ещё и каких чудесных.
Леон мягко улыбнулся. Да, родители всегда говорили, что они были чудесными детьми, пусть и очень проблемными, неуправляемыми и непробиваемыми, потому что их тандем невозможно было победить.
Но следом за улыбкой пришла грусть, грузом лёгшая на грудь. Что же осталось от их тандема?
Леон повернул голову, смотря на рамку с фотографиями. Эту фото-сессию можно было считать неудачной, потому что на одном фото он поставил Дориану рожки, а на двух других было запечатлено отмщение за это. Но именно этим они и были ценны: они были настоящие, живые, а не идеально-фальшивые.
И раньше, до исчезновения Дориана, до трагедии, которую им пришлось пережить, он не упускал возможности с многозначительной ухмылкой посмотреть на эти фотографии и потрепать близнеца по голове со словами: «Баран ты мой рогатый».
«Я скучаю по тебе», – не мысль, это говорило сердце, которому было тошно и бессмысленно стучать, не чувствуя, что такое же сердце бьётся рядом в унисон.
– Леон? –
