новому статусу и обязанностям.
– А я не напрашивался на эту роль. Напомню, Рональд, это ты сам бегал за мной и уговаривал заняться Тимом.
Фишер глубоко вдохнул и выдохнул, чтобы не схватить Леона за грудки и хорошенько не тряхануть. Он был просто невыносим, и никаких нервов не хватало, чтобы терпеть его.
– А я помочь тебе хотел, – напряжённо проговорил Рональд, смотря парню в глаза. – Мы все за тебя волновались и волнуемся и мы хотели тебя отвлечь.
– Здорово, отвлекли, – развёл руками Леон. – А теперь делаете виноватым. Хреновая такая помощь, тебе так не кажется?
– Леон, никто не делает тебя виноватым, – сквозь зубы процедил Рональд.
Он и так переживал, потому что Тим приболел и было неизвестно, выздоровеет ли он к началу тура, а он должен был стартовать совсем скоро. Потому что уже почти два года его главный проект был в подвешенном состоянии. Потому что тоже переживал из-за исчезновения Дориана. А тут ещё и Леон бессовестно трепал ему нервы.
– И ты бы предпочёл сидеть дома и пить всё время? – добавил Рональд. Не сдержался.
– Предпочёл бы, – чётко проговорил Леон и, поджав губы, развернулся, чтобы уйти, но Фишер схватил его за плечо, останавливая.
– Стой, – произнёс он. – Извини, Леон. У меня просто нервы ни к чёрту и ты в этом не виноват. Но и я не виноват в том, что тебе плохо, пожалуйста, хватит на мне за это отыгрываться.
– Я на тебе не отыгрываюсь, – буркнул Леон, скинув с плеча руку продюсера, но уйти вновь не попытался. – Просто…
Он тяжело вздохнул и устало посмотрел на Рональда. Этот резкий переход от вздорной звезды, которой на всех плевать с высокой колокольни, к замученному и бесконечно несчастному человеку вызывал жалость и ещё больше опасений по поводу душевного состояния Леона.
Обняв его за плечи, Фишер ответил, не дожидаясь, когда он договорит:
– Я понимаю, Леон.
Леон невесело и коротко улыбнулся. В голове всплыли слова сумасшедшей из парка о том, что близкие сочувствуют насчёт горя, но даже не чувствуют ничего при этом. От этих мыслей на душе становилось ещё гаже. Искренне хотелось верить в то, что его близкие совсем не такие и, пусть они не могут почувствовать даже сотой доли того, что чувствует он, они на самом деле понимают его боль.
– Иногда мне кажется, – проговорил Леон, смотря вперёд, – что ничего не изменится и так будет вечно…
– Изменится, – уверенно ответил Фишер.
«Время лечит всё» – эта часть высказывания осталась не озвученной, потому что она автоматически означала, что только оно, время, и сможет помочь свыкнуться с потерей.
И Рональд всегда был реалистом и, пусть он запрещал себе так думать, но он не рассчитывал на то, что они когда-нибудь вновь увидят Дориана живым. Прошло слишком много времени. И он находился совсем не в том состоянии, чтобы суметь выжить в одиночестве. А в чудеса Рональд не верил никогда, потому что ни разу
