то ли кого-то позвать, – а потом принялся крутить отпирающий засовы штурвал.
– Открывай… твою мать… сожрут сейчас! – донеслось из-за двери, и часовой еще сильнее налег на запорный механизм.
Гончая не поверила своим глазам. Если за дверью собрались хищные твари (а судя по крику с той стороны, было именно так!), то герму ни в коем случае нельзя было открывать, предварительно не организовав оборону. В противном случае можно было погубить станцию и всех ее жителей.
– Стой! Ты что творишь?! – крикнула часовому Гончая, но было уже поздно.
Последний засов вышел из зацепления – и в распахнувшуюся дверь влетел всклокоченный и расхристанный Болтун. Следом за сталкером волочилась маска его противогаза, болтающаяся на резиновом шланге.
– Запирай! Запирай скорее! – Парень бросил свой автомат на пол, прямо под ноги, и принялся помогать часовому.
Общими усилиями они закрыли гермодверь, и караульный снова закрутил задвигающий засовы штурвал.
Гончая перевела дыхание: обошлось. Но на месте начальника станции она бы немедленно сняла этого идиота с поста и под страхом трибунала запретила бы ему приближаться к герме. «Может, рассказать о том, что я видела? – подумала Гончая, но тут же отбросила эту мысль. – Не стоит привлекать к себе внимания. Чем меньше людей на Черкизовской меня запомнят, тем лучше».
Часовой и не подозревал, что сейчас решалась его судьба. Он вытер рукавом выступивший на лбу пот и спросил:
– Чего случилось-то?
– Чего-чего, – передразнил его Болтун. В отличие от побледневшего и явно перетрусившего охранника он полностью успокоился. – Собаки напали, вот чего! Мы уже назад возвращались, через парковку шли. Оттуда до входа на станцию – всего ничего. Вдруг, откуда ни возьмись, собаки. Целая стая! А может, волки, я не разобрал. Место открытое – спрятаться негде, только бежать. Ну, я дал по ним очередь и рванул. Дюжину тварей положил, пока патроны не кончились. Несся так, что аж ветер в ушах свистел. Хорошо хоть успел.
Часовой сочувствующе кивнул.
– Повезло. А напарник-то твой где?
«В гнезде!» – мысленно ответила ему Гончая, но промолчала: умный и сам поймет, а дураку не объяснишь.
– С ним, короче, такое дело… – Болтун обернулся к гермодвери, положил руку на запорный штурвал, даже зачем-то погладил железное колесо, но отпирать запоры, разумеется, не стал. – Нога у него… в общем, подвернулась… Упал он. Ну а я, значит, назад, к нему – помочь, дотащить. А он мне: мол, уходи, прикрою. Вдвоем, говорит, не выберемся…
Болтун перестал разглядывать гермоворота и снова повернулся к впустившему его часовому. Правда, в глаза караульному парень старался не смотреть.
Гончей все стало ясно. На сталкеров напали обитающие на поверхности хищники. Болтун струсил, бросил напарника и сбежал. Застрелил «герой» при этом хоть одну тварь или нет, уже не имело никакого значения,
