лиц друг друга. Хрящи носа и ушных раковин слабо развиты, ушные раковины плоские, мягкие, края склеиваются, не вогнуты внутрь. Хрящи носа на ощупь целы. Отверстия носа и наружных слуховых проходов свободные. Рот закрыт. Я вскрываю его и почти рву: зубы так и не прорезались. Язык в полости рта. Шея средней длины и толщины, подвижная. Ногтевые пластины не доходят до края ногтевого ложа. На лице, туловище, конечностях имеются мягкие коричневого цвета пушковые волосы. Грудная клетка обычной формы, симметричная. Живот расположен на уровне грудной клетки. Наружные половые органы сформированы правильно, по женскому типу, большие половые губы не прикрывают малые, выделений из наружного отверстия мочеиспускательного канала нет. Заднепроходное отверстие несколько зияет, кожа вокруг него опачкана вязкой жидкостью зеленовато-коричневого цвета. Верхние и нижние конечности развиты правильно, соразмерно туловищу. Кости головы, туловища и конечностей на ощупь целы. Пуповина сочная, блестящая, влажная, белесоватого цвета.
Неожиданно для всех, внутреннее исследование показало наличие мрачного количества веществ, самых полярных свойств, в трупе дитя божьего. Я запросил их расшифровку. Через некоторое время высшие уровни нашей духовной организации передали мне полный список. Остановив липкими пальцами маятник и прогнав единственную живорожденную женщину, я решил принять каждое из них на протяжении и провести одну ночь (полярную?) в аду.
– Привет, Артюр.
– Привет.
Я все еще там, где выкидышем родилась во тьму первая строчка этой книги-в-книге.
Я открыл ее первым.
Я искал в ней бесконечное заклинание детства.
Артюрово детство / Интерлюдия к вылуплению
Здесь ничего, ничего мне не принадлежит, кроме разума.
Ночь кормления, пальмовая ветвь которой заразила его шествием от обратного, променяла повествование на танец голой и излишне нанюханной девы (близнецов, стрельца?).
Ангел ли, но последнее, во что одета эта – кокаиново-белый пеньюар. Стриптиз, задирание подола синхронны блюзу Кобейна на порванных струнах, уже знавшему, чем все закончится. Ее длинными ногами само детство садится на мои колени и раздвинув их, вытворяет то, на что никогда бы не было способно. Кто-то выключает свет. Вскрики на мое ухо, мокрый шепот, вздохи, краткие паузы и пронзающие стоны; на фоне играет один из фирменных сетов Hôtel Costes. Рано или поздно стеклянный стол лопается под ней и распадается на восхитительные детали, но она зачем-то продолжает ерзать в осколках, исследуя стойкость к бедламу, cвою кровопотерю.
Так я утверждаю жизнь через ее пугающее блядство. Классика жанра, что я придумал сам.
Фрикций губами ото всей творческой, выдрессированной (бла-блаблаблабла) и богоугодной пиздобратии ему мало; ему попались еще одни, трезвые. Изменить положение
