словам, дизайнером. И верно. Одевалась она со вкусом. Утром уходила. Вечером приходила. И кошки чинно встречали ее, точно угадывая время ее прихода. Вот так у меня поселилось это кошачье племя. Впрочем, ее кошки вели себя вполне прилично. Драли только половички в прихожей и ходили исключительно в лотки.
Когда она оглядела мою обстановку, я понял, что просто так не отделаюсь. Она и вправду была дизайнером.
Она любила красивую посуду и красивое постельное белье. Ей нравилось сидеть в кресле, подогнув под себя ноги в аккуратных белых чулочках а ля тридцатые годы прошлого столетия, в которых она бесшумно ходила по дому.
Готовила она очень хорошо, хотя и призналась, что делает это ради меня, поскольку терпеть не может готовить. Может, любила?
Была она неразговорчива. Если на меня накатывал словесный, скажем так, раж, она слушала молча, курила, и только поводила своими зеленоватыми глазами. Кошки сидели рядом с ней и поводили ушами.
А бывало, на нее находило, и она становилась, как морской прибой. «Та-а-к! – медленно растягивала она слова, глядя на меня в упор, – приступим!» «Страстная, как юная тигрица», – сказал про таких Гумилев. Но в этой страсти была некая деловитость: быстрыми и четкими движениями снятая и аккуратно сложенная одежда, четкая и аккуратная нагота, деловитая, как огонь в газовой конфорке. Но от этого огня я умирал по нескольку раз и воскресал вновь.
А ранней осенью мы укатили с ней во Францию, в Прованс, к потомкам провансальских трубадуров. И было сверкающее море, и солнце, нагнетавшее краски до бездонных глубин, и пятнистые платаны в солдатской униформе, разбрасывающие вокруг себя тень, и узкие безлюдные улочки маленьких провансальских городов, с чугунными фонарями, с покрытыми зноем и облезлой штукатуркой стенами невысоких домов, где цветные ставни были плотно затворены, а простыни на бельевых веревках раздувались и хлопали
над головой, как паруса. И на всем стояла печать моря.
В каждом городе мы покупали сувенирные тарелки. Городов было много и тарелок было много, и она по возвращении повесила их на стене на кухне. Когда я заказал новый холодильник, то грузчик-узбек, остановившись перед тарелками, спросил: «Эта так просто здесь висит или эта вы там били?» А узнав, что были, почему-то заулыбался и радостно зацокал языком.
Так мы прожили вместе довольно долго, и я, наверное, привык к этому. Ну, живем и живем! Успокоился, расслабился в быту, перестал оказывать знаки внимания. Вероятно, я решил, что она никуда от меня не денется, и всем своим видом, сам того не замечая, показывал это. В общем, утратил чувство такта. Я забыл, что кошки гуляют сами по себе.
Может, я сказал что-то не так, и это стало последней каплей.
Я понял все это потом, когда она внезапно ушла от меня безо всяких объяснений, выбрав время, когда меня не было дома, оставив все на своих местах, забрав только свои личные вещи, своих кошек, их лотки и сувенирные тарелки со стены. Оставив мне свой пустой шкаф, пятна на опустевшей стене и пустоту в душе.
Я
