и женщин. Что за фильмы там крутят, можно только догадываться, но я думаю, отнюдь не научно-популярные. Девушки уходят из домов, бросают своих парней, были случаи, что и женщины уходили из семей; мужчины злы, как разбуженные зимой медведи, им не до работы, падают выработки, соответственно и зарплаты; налоги казна недополучила в этом месяце на 14, 2 %… Мы на грани, Якоб…. Часть острова с рудниками может выйти из под нашего контроля в любой момент. Я не знаю, что делать, а после того, что рассказал ты, понимаю, что это – только начало. Наша идиллия может закончиться сразу и неожиданно.. Нас провоцируют, а мы не можем ничего противопоставить… У нас одна надежда – Майнер. Только он может справиться… Мы – всего лишь его команда, сильная и неглупая, но всё таки пока обезглавленная…
А теперь я даже не уверен и в том, что купленные препараты были совершенно безвредные…. Наши специалисты вывернули наизнанку только первую партию, а следующие проверяли точечно… Я не знаю, что теперь делать! Осталось только молиться.
Лорд-канцлер за время рассказа не раз вставал из кресла и опять ронял себя в него. Министры вокруг сидели, кто поражаясь открывшимся для них мрачным перспективам, кто с фатально скорбным выражением лица, поскольку часть проблем была и у них на слуху, но по роду деятельности особо и не вникали не в свои дела, и полная картина прояснялась многим из них только сейчас. Шпигель сидел, мрачно нахмурившись. Ему докладывали об обстановке в дальнем горном кантоне, но он относился к этому как к необходимому злу, думая, что это явление временное и с отъездом бригад строителей встанет в свою колею. Только сейчас ему стало видно всё, и это «всё» отнюдь не было радостным… Он готов был и рад был задать вопрос, но никак не мог его сформулировать, и поэтому молчал. Глупое «Что делать?» сейчас прозвучало бы издевательски, это понимал даже и Шпигель, а других вопросов не было.
Дортмундсен, до того находившийся в кресле (именно находившийся, поскольку он, напоминая бесскелетную массу, не сидел в нём и даже не лежал, а просто был) встал, снял очки и подошёл к окну. Откуда то незаметно появились облака, запретившие звёздам глядеться в волны моря. Звёзды обиделись и замолчали. И теперь не слышно было волн, не видно было звёзд, в воде не было видно ни облаков, ни их отражений. Из окна на лорд-канцлера смотрела невесть что таившая в себе чернота, становившаяся ещё более непроглядной из за света в комнате…
Откуда то из детства вспомнился какой то хулиганский стишок без начала и конца, прочитанный Якобом ещё мальчишкой на каком то бумажном обрывке и запавший в памяти на долгие годы:
«Вот стою на камне,
Дай-ка брошусь в море!
Что сулит судьба мне?
Радость или горе?
Может озадачит,
Может, не обидит…
Ведь кузнечик скачет,
А куда – не видит…»1
Вот уж действительно – куда скакать?
– Почему
К. Прутков «Перед морем житейским»
