прозрачными пальцами облюбованную пядь земли. Всю неделю мужчины лазали по горам и склону, подбирая большие и круглые, как черепа, голыши, которые должны были пойти на фундамент. Женщина внимательно наблюдала издали за их трудами, а затем, с наступлением сумерек, взбиралась наверх, робко подходила к крошечному холмику земли, уже покрытой здоровой влагой лени, трогала его ладонями и молилась. Уставшее от ожидания сердце гулко отвечало на ее торопливый шепот и шумным, перебивчатым волнением подсказывало удачу. Потом женщина спускалась обратно, к хижине, чтобы накормить умывшихся мужчин скудным ужином и, глядя в глаза одному из них, безмолвно объяснить ему, что предчувствие ее не обманет. Там она и зачнет от него первого сына: земля уже стала дышать, она слышала это руками.
Спустя семь дней, дождавшись полудня, мужчины переглянулись и, кивнув ей, пошли по склону вверх. Помолившись, друг вопросительно взглянул на напарника. Тот опустился на колено, осторожно наклонил бурдюк и вылил несколько капель воды на холм. Потом достал из ножен кинжал, взрыхлил почву вокруг, отложил кинжал в сторону и стал разгребать землю. Еще прежде, чем они его увидали, друг понял, что они не ошиблись. Только обрадоваться этому все же не смог.
– Слава богам, – произнес мужчина. От напряжения он весь вспотел, но, казалось, не замечает этого. – Все равно как кобылица во время течки. Смотри.
Он вытащил серый овал яйца и протянул его другу. Тот отрицательно помотал головой и, так и не подложив рукú, произнес:
– Стало быть, место для первого камня выбрано. Осталось решить, какими будут длина с шириной.
– Мелочиться не нужно, – ответил мужчина. – Хотя и особо размахиваться тоже ни к чему, а то от одной только мысли, что надо в другой конец хадзара пройти, заранее уморишься.
Он улыбнулся. Ему хотелось смеяться, месить руками волну, бежать, сделать что-то большое и громкое, похожее на счастье, но ему мешало присутствие второго.
– По мне, – сказал друг, тщательно выговаривая слова, – уже довольно будет, коли бурка моя без складок развернется да рядом с нею кинжал уместится.
Мужчина вмиг помрачнел и сказал:
– Не могилу все-таки выбираешь.
Иногда он чувствовал себя особенно виноватым, и тогда ему казалось, что дружба – худшее из испытаний. В ней постоянно преданность мешалась с досадой от невозможности предать.
– Сколько бы ты ни запросил, полдома – твои, – сказал он глухо, сквозь зубы, а про себя подумал: чего ему еще? Не могу же я променять свою кровь на свою вину. Мне нужен этот дом, чтобы пустить здесь корни. И потом, он ведь сам на том настоял… – Ты отказался от шалаша, и я не перечил. Теперь ты отказываешься от того, чтобы стать ей братом. Так понимать?
Друг отвернулся, пожал плечами. Так и не поворотив к нему лица, ответил:
– Лисе нора нужна, а улитке и раковины хватает, только и всего. Ладно, не бери в голову. Лучше скажи, когда копать начнем?
Они
