а смотреть на красоту эту прежней радости нет, – сокрушался он. – И никуда от этого не денешься, не спрячешься. Нарушен покой безвозвратно и окончательно. Хотя…
Вспомнил Сварог, что есть одно место, где схорониться на время можно, от шума да гама отдохнуть. Взлетев ввысь, направился прямиком к облаку родительскому, что в дальнем конце Ирия, над горой Хванчурой зависло, прямо над печальным деревом кипарис, растущим на вершине. Облако, что туча грозовая, черным черно, молнии то и дело прошивают облачную ткань, но гром ещё не гремит, что сильно Сварога обнадёжило. Конечно, отец его, Род Светлый, сердится – это и дураку понятно, но до кондиции родитель ещё не дошёл, бушевать не начал. Отсутствие громовых раскатов о том говорило.
Светлый Род тоже ночь беспокойную провёл. Осунулся, потемнел ликом, под глазами круги от бессонницы обозначились, на правом глазу веко дергалось. Обычно родитель Сварогов ровно сидел, будто аршин проглотил, плечи вширь развёрнуты, голова на плечах этих гордо посажена. Взгляд ясный, сомнениями незамутнённый.
Впервые Сварогу наблюдать довелось, как отец его горбится, да головой то и дело на грудь никнет. Будто постарел мгновенно Род, одряхлел, высох. Но не то поразило Сварога, другое ему стало удивительно, непонятно: разным видел он родителя своего – и в раздражении сильнейшем нервенном, и во гневе страшном, но вот такую печаль глубокую, что сегодня в глазах Рода плескалась, такое отчаяние безнадёжное, какое во всей его позе просвечивало, впервые наблюдать довелось. Да так же эти чувства глубоки и остры были, что зашлось сердце райского управителя в болезненном приступе, сжалось в предчувствии беды неминучей…
– И–эх… – не сдержавшись, вздохнул Сварог.
Поднял Род голову, посмотрел взглядом невидящим сквозь сына – и задумался, будто открылось ему что–то, другим неведомое. Так оно и было. Не зря же раньше держал он на коленях книгу Голубиную: всё скрытое ему открыто, всё тайное – явно, всё тёмное – светло. Сейчас дедушка Род не знал, куда руки деть – книгу ведь так и не вернули ему. Давненько уж внуки за ней в земли Латынские отправились, да что–то подзадержались. Сидел старик, рубаху холщовую теребил, пальцы быстро бегали по ткани. «В переживание нервенное впал отец, – подумал Сварог. – Тоже ночь бессонная сказывается. Мне и то вон как тяжко, а что уж о старике говорить?»
Встряхнулся, наконец, Род, на сыне взгляд сфокусировал и молвил:
– Беда великая грядёт, Сварог. Как с бедой той справиться – ума не приложу. Раньше бы в книгу заглянул Голубиную, а тепериче вот самому думать приходится. Дело это, скажу, для меня непривычное, а потому голова кругом идёт.
– Не стоит оно боли головной, батюшка. Беспорядки в Ирие, конечно, знатные, но не беда то, а просто недоразумение, – ответил Сварог, почтительно кланяясь родителю. – И глазом моргнуть не успеем, как позабудем сию мелкую неприятность. А гости… что ж, погостят и разъедутся по домам. Как приехали, так восвояси и отправятся.
– Некуда
