Надо сказать, что все стены в ней увешаны картинами и вообще там имелось множество прочих предметов искусства. В спальне, где стоял гроб, у стены – несколько холстов, не оформленных в рамы.
– Поглядите-ка, – Басараб с гордостью указал на синие и красные пятна на одном из холстов. – Закат над Сеной. Подвальник и Сумрак переглянулись.
– Сена, господа! – сказать, что Басараб оскорбился, значит, не сказать ничего. – Париж! Город любви, искусства и великих писателей.
Подвальник склонил голову набок, силясь разглядеть в пятнах что-то отдаленно напоминающее закат.
– Писал в прошлом году, все никак руки не дойдут оформить как следует, – Басараб мечтательно вздохнул, смахнул с холста несуществующую пылинку. – Намереваюсь выставляться в Берлине, но ближе к зиме, сначала нужно закончить серию этюдов.
Сумрак задумчиво потер лоб, пожал плечами.
– Ну, в Берлине, значит, в Берлине.
Что за Берлин такой, объяснил бы только кто. Наверное, нечто чудесное, раз Басараб так заливается.
– Тут у меня дама в красном, – Басараб подвел их к следующему холсту. Красное пятно на сером фоне. Молодой человек с восхищением смотрел на свое творение, даже не находя восторженного отклика у своих гостей.
– Женщины, женщины просто неиссякаемый источник вдохновения, – Басараб провел пальцем по пятну. Гости кивали, разглядывая один холст за другим. И везде размытые пятна, кляксы, снова пятна. Басараб гордо именовал подобное абстракционизмом, вкратце даже поведал что это за зверь такой. Оказалось, не зверь вовсе, а направление в искусстве, воспевающее отказ от изображения реальных предметов. Подвальник думал про трехцветную кошку, Сумрак просто чесал затылок, делал вид, что все понимает. Но едва оказавшись за пределами квартиры нового соседа, только лишь на небе занялся рассвет, гости с облегчением вздохнули.
– Слово-то какое! – Сумрак покачал головой. – Абстра, абстра-чего-то-там.
– Угум, – согласился Подвальник. – Страшное слово. Пострашнее егошнего имени будет. Басара-а-аб!
И они вдвоем покатились со смеху. Сумрак остался под лестницей, отдыхать от насыщенного вечера и переваривать новую информацию, Подвальник же вышел на улицу, постоял недолго на крыльце, глядя на небо.
– Художник, тьфу! От слова «худо жить»!
Мальчишка подошел к двери подвала, остановился перед семью ступенями, ведущими в сырой мрак.
– Р-р-раз – ступаю как князь! – одна ступенька позади. Возможно, абстракционизм был для мальчишки чем-то непостижимым, но вот про князей он слыхал.
– Два-а-а – за-кру-жи-лась го-ло-ва!
Еще один прыжок. Подвальник разулыбался.
– Три-и-и – жо-пу подотри! – он гыгыкнул. Более высокой рифмы не нашлось за все время существования считалочки, но кому какое дело, если ему очень весело?
– Четыре –
