пыхтел Брайан, лягая настырного завхоза. – Все верну! Фокусничать не даешь, мымра!
– А хто уплотит? – тянул к себе канат Рид. – Хто отвечать будет? Не знаешь? А я вот знаю. Кладовщик будет отвечать. Каждый ящик на учете. Не дам каната!
– Уберите! – подал знак Ринго. – А то так и не узнаем про загадку!
С места в карьер срываются Ландгрен и Халк Хоган, но Лу уже понимает, что сила не на его стороне и с проклятиями исчезает в будке.
– Итак, начинаю колдовать! – хрипит Мэй, сражаясь с проклятой веревкой, которая, кажется, всюду и везде. К тому же подлец Рид назавязывал на канате множество узлов. В конце концов Мэй сооружает из веревки некое подобие уродливого банта, выдыхает, затем тащит из кармана полураздавленный в пылу отъема каната банан и сжирает его. Швырнув корку через плечо, он в страхе приседает – за его спиной раздаются страшные ругательства, а в зале творится неописуемое веселье. Обернувшись, Брайан видит свою шкурку, как причудливый тюрбан, устроившуюся на голове Элтона Джона.
– Издержки, – шипит Брайан. – Прощенья просим!
Элтон молча снимает шкурку с головы и начинает рвать ее на длинные аккуратные полоски. При этом он бормочет себе под нос какие-то индейские заклинания, и – хлоп! – Брайан мгновенно лысеет. Дикий хохот вновь сбивает с толку несчастного факира, и тот, сожравши очередной банан, запускает шкуру туда же, куда и первую. В первых рядах уже не могут смеяться – корка повисает на самом кончике носа Элтона, который становится похож на индюка с желтым носом.
– Ну все, – и разозленный Элтон полез на сцену, оттолкнув в сторону Брайана. – Всем молчать! Теперь я буду факирить!
С этими словами он вынул из-за пазухи ночной горшок.
– Господа, – сказал он бархатным басом, – вы видите, что эта кадка пуста!
– Видим! – раздался нестройный рев. – Не хватало еще, чтобы ты нам принес полную!
– Эта почтенная кадка 18 века пуста! – злым голосом продолжил Элтон. – Здесь ничего нет. И никогда ничего не будет, если вы не положите сюда по фунту!
Благородная ночная ваза тронулась по кругу. Вернулась она спустя полчаса, и Элтон схватился за голову, потому как она уже была не ночной вазой 18 века, а обычным старым горшком с отбитой ручкой. Ну, и еще… Даже не знаем, как сказать… Неудобно как-то… В общем, то, что было в горшке, фунтами назвал бы только большой художник. Или философ.
– Это что ж делается, негодные вы господа-товарищи? – визжит Элтон. – Как же это понимать, уважаемые вы сволочи?
На сцену поднимается наш старый знакомый Сигал (все еще с Шаннен на шее). Он сует Элтону за пазуху блок «Явы», нахлобучивает ему на нос шляпу, отвешивает пинка и угрюмо говорит:
– Катитесь отсюда. Без вас веселее.
Кенсингтонцы же расходиться не спешили – всем хотелось знать, чем же кончатся фокусы. А они, по-видимому, уже и так закончились – Брайан и Ландгрен устроились на сцене
