примерно в квадратный сантиметр. Затем нарубил в банке сайру, смешав ее с маслом. После стал выкладывать тонким слоем измельченную рыбу на ломтики хлеба. Я давал ему по одному и требовал, чтобы он жевал минут по пять. Это не получалось, Аникин поначалу заглатывал их как таблетки, но все равно, интервал я неумолимо выдерживал. Вскоре закипел и чайник. Я бросил в кружки по щепотке черного чаю и положил Аникину пять кусков сахару. Глаза его заблестели.
– Не-не-не! – я стукнул Аникина по руке, которая уже вцепилась в ручку кружки. – С ума, что ли сошел? Пусть остынет, заварится, а ты пока сайру топчи.
Аникин повиновался. Он теперь уже жевал тщательно, словно бы показывая, что готов исполнять любые мои приказания.
– Вот и молодец, – хвалил я, – так, пожалуй, и не сдохнешь! Так, пожалуй, мы еще на свадьбе твоей попьянствуем!
Аникин жуя, что-то промычал, прикладывая руки к груди. Он, видимо, пытался сказать, что, мол – да, конечно – за нами не «заржавеет»!
– А скажи, Аникин, – начал – было – я, – что ты про все это думаешь? – Я обвел рукой вокруг.
– А что?
– Нет, ну нормально все это?
– Не знаю, – опустил глаза он, – начальству виднее.
– Подожди, при чем тут начальство? У тебя свое мнение есть? Вот ты голодаешь, поди, ноги скоро протянешь…
– Не протяну, – веско ответил Аникин, слегка мотнув головой.– Летом – точно не протяну.
– Ну а зимой как?
– Да, авось дотянем до дембеля как-нибудь…
– Понятно. Ну хорошо. А вот если ты точно будешь знать, что околеешь этой зимой, тогда как?
– Значит судьба такая… – философски ответил он, и закинул в рот очередной кусочек хлеба с сайрой.
– Что значит судьба? Ты лошадь или кучер в этой жизни? Охотник или дичь?
Аникин ошарашено уставился на меня:
– Почему дичь? Что вы спрашиваете такое? Я не понимаю!! – он вдруг сильно изменился в лице, и, казалось, был на грани истерики.
– Ну, успокойся, успокойся, это я так, для примера просто. Думал, ты мне поможешь, а я тебе… до дембеля дожить.
– А что помочь-то? Я ничего не знаю!
– Да я понимаю. Просто пару вопросов хотел тебе задать. Если не захочешь – можно не отвечать.
Аникин покосился на еду, разложенную на столе.
– Нет-нет, не бойся. Харчи – твои – в любом случае. Я ничего не заберу, а может еще и оставлю чего. Вопрос в том, что если все останется как есть, я тебе и прислать-то ничего не смогу. Другое дело, если все изменится. Если, скажем, переведут тебя отсюда – в Москву или в Воронеж, например. Но мне основания нужны, сам понимаешь.
– Это что же… Стучать? – осведомился Аникин.
– Нет, друг мой. Стучать – это когда ты на своих жалуешься, или доносишь что и где случилось, и все на тех, кто с тобой же в казарме живет. А тут дело другое. Ты этих гадов и в глаза не видел, и не должен им ничего, а они вот каждый день твою пайку крадут. Да разве ж только твою… И разве только пайку… Знаешь, например,
