это же седьмой-восьмой-девятый-десятый; в романских языках такое должно звучать явно.
– Погоди-погоди, – отрывается от своего занятия Андрей, – а что насчёт августа? Он же должен быть… ммм… сексабрём?
– Твой сексабрь назвали в честь Октавиана Августа, римского цезаря. Но я не об этом. Ведь что получается: долгими столетиями римляне жили с невероятным психологическим дискомфортом, называя девятый месяц седьмым, десятый восьмым и так далее. Кто же это выдержит? Вот они и не выдержали. Опустили руки перед варварами, которых психологические проблемы не волновали.
– Ой, мальчики, – отрывается от своего занятия Леночка, – это что же получается, теперь и наша страна распадётся?
– С чего это вдруг? – удивляется незанятый мальчик.
– Ну, как же, – следует ответ, – теперь ведь и у нас будет такой же дискомфорт, как и у римлян. Разве что ты про сексабрь никому ничего больше не расскажешь, а мы с Андреем всё забудем.
– Хм, занятно. Нет, Леночка, ничего не получится: любая мысль, если даже её заткнуть в одном месте, обязательно выберется на свет в другом; кто-нибудь ещё додумается, не сдержится и расскажет всем. Хотя, знаешь ли, это ведь не самый разрушительный код для самоубийства цивилизации. Мы погибнем гораздо раньше, чем общество одолеют психологические комплексы. – Его лицо делается невероятно серьёзным. – Нас погубит медицина. Так, вчера ваш покорный слуга попал в руки бесчинствующей группы стоматологов. Несчастная жертва – которая по счёту! – лишилась нескольких зубов, здорового сна, достойной пищи – ещё говорю им: «Ребята, неделю без еды я точно не продержусь!» – и всяких средств к существованию. А они в ответ: «Да у вас во рту золотое дно!» – и хохочут, грабители в белых одеждах.
Рассказчик дожидается реакции, потом смеётся сам и, понизив голос, как будто речь идёт о совершеннейшем пустяке, интересуется: – Кстати, Андрей, насчёт нашей договорённости… я имею в виду… – он делает характерный жест пальцами, будто бы потирающими банкноту.
Андрей понимающе кивает головой, лезет в бумажник, извлекает оттуда несколько новеньких купюр солидного достоинства, дважды пересчитывает их и, улыбаясь, небрежно протягивает перед собой; долго не весу держать руку ему не приходится. Деньги сменяют своего временного владельца, и очередной их обладатель неуловимо преображается, будто какая-то проблема, доселе державшая его в напряжении, на некоторое время отступила; он шутит: – Дружище, предлагаю Андреевский спуск переименовать в твою честь! – затем тревожная морщина с его лба исчезает, он тихо бормочет: «Но что вам за толк в словах?» – и становится беспечным и беззаботным.
Так они сидели и говорили, с любопытством заглядывали в завтрашний день, видя там прекрасное будущее, до которого рукой подать. Солнце, склоняясь
