его самого сталкивался и мутил с ними бойцовские сближения. Бывало, и одолевал. Батю. Бывало, и кинг-конгов. Крепкие боксёрские гады прошлого всегда помогают любому настоящему. А кинг-конги, бывает, и даром проходят.
– Здоров, чепушила, – дразню по старому знакомству.
– Ефё фаз так нафазафёшь, – пошатываясь, Архив зажигой заискрил сигу, – дам фо ебалу. Я нифому не пофсафляю нафывать меня чефуфылой.
– Эй, чепушила, курево есть? – сипло донеслось из-под ног.
Опухшее с бодунища бабское жало. В пролёт высунулось и снизу глядит выжидающе. Архивная соседка Колобок. Комплекцией и красотой прочно ассоциируется с авиабомбами времён ВОВ. Надыбав курева, Колобок попросила не давить пол-потолок музоном, у ей больная бабка, и её, бабку, надо жалеть. Сама Колобок больную бабку не жалела. И не жалеючи дралась с ней не реже, чем Архив с батей. Може, подобные действа у них иногда синхронно происходили.
Навесёлый вечор. Гуляли с девками недалече от Архивной деревяшки. Наклюканный Архив треплоедствовал, мол, в посёлке обитает с сызмальства, все его здесь знают и уважением окружают. Как нимбом ангельским, как аурой геройской. А на фонарном столбе, с приближением к нему, надпись выделилась, кривая и размашистая: «АРХИВ – ЧМО!». Архив – мы на оптобазе вкалывали – в понеделье подходит – а то в субботье было – и грит: «Там про другого Архива написали, я узнавал. Там, на другой улице, другой Архив обитает, вот про него и написали, не про меня… а меня уважают. Все.».
Гордей в кресле обустроился. Одиночество пивом разбавлял. Зелёным. Набрал пятнашку литров венерианской блевоты по акции. По случаю внедрения венерианской продукции на Землю розыгрыш проводился. Двухнеделиного расслабона на Венере.
– Венерического, – примитивно остроумлю, – и ты повёлся на сей развод?
– А какая им выгода обманывать, едва наладив товарный импорт?
– Не знаю, но какая-то есть, раз акции разводные устраивают.
Сижу, починяю системник всовыванием-высовыванием проводов. Внезапно разорался Архив. Гордей крутого закорчил, мол, вмажь. Мне вмажь! Вмажь и не боись! Архив вмазал. Не побоялся. Гордей элегантно припал на коленце. Я до того момента полагал, что так элегантно сдерживать удар можно тока в киноце. Гордей медленно поднялся, изящно опираясь ладонью о стену. Ты ударил, констатирует, а я стою. Боксёр грошовый из тебя, подчёркивает, никудышный, малафьёй измазанный. Архив едва в истерику не впал. Зарычал, надел на лицо маску бешенства и влупил кулаком по… почему-то по стене. А уж потом по Гордею. Тот вновь на колено, по-рыцарски так, по-благородному. Издевательски расхохотался и поднялся. Архив аж завизжал от ярости, слюни ртиной пустил, как псина бешеная, и запрыгал устрашающе на месте. И врезал, влупил, ухайдокал, отвесил, уебал Гордею от всего своего крупного боксёрского сердца. В больной зуб угодил, не иначе. Гордей
