несколько секунд, вся в слезах и в полной потерянности, я уже лежала на коленях у Зои.
– Ксюша, ты должна взять себя в руки. Было бы плохо, если б тебе сказали, что в операции нет смысла, а так у тебя есть реальный шанс. И пусть это и не моё дело, но кому-то из близких ты должна сообщить. Кто-то должен подписать бумаги.
Тут мне стало ещё хуже. Я даже представить себе не могла, как сообщить такую «прекрасную» новость ничего не подозревающим родителям.
– Зои, ты представляешь, что будет с моей мамой, если она узнает? А про отца вообще речи не идёт – у него сердце слабое! – поднявшись с её колен, я с истерикой доказывала, что не могу так поступить с ними.
– Так, успокойся. И вообще, у тебя же есть брат. Попробуй ему всё объяснить.
– Брат? Да я с ним не разговаривала уже полгода!
– Ну, ведь вы же не чужие люди. Он-то должен тебя выслушать. Пойми, другого варианта нет – или он, или родители. Решайся.
Она была права: чтобы не произошло между нами, брат был моим единственным близким человеком, которому я могла доверять. Если с этим было всё понятно, то вот предстоящая операция вызывала у меня дикий ужас.
– Ксюша, нас по-прежнему ждёт доктор. Ты готова? – уточнила Зои.
– А, если я не хочу, чтобы меня резали? – с безумием в глазах от страха, спросила я.
– Ты же не маленькая, чтобы не понимать о чём идёт речь, – явно устав от этого разговора ответила Зои.
У меня больше не оставалось ни выбора, ни аргументов, чтобы воспрепятствовать решению, которое я не в силах была изменить.
Мария сидела за столом с задумчивым выражением лица, когда я зашла к ней в кабинет.
– Перейдём сразу к главному, – сказала она, просматривая мою историю болезни. – Обманывать я не умею, так что буду говорить как есть. К сожалению, видимых изменений по результатам всех осмотров и анализов – нет, поэтому я настойчиво Вам рекомендую согласиться на операцию.
Мария ещё долго объясняла мне, почему без трепанации черепа не обойтись, но мне было достаточно и самого термина, услышав который, внезапно моей самой основной задачей стало: только бы усидеть на стуле и не упасть. Другого выхода у меня не было, и день операции был назначен.
Стрелка на часах подошла к полудню, а я всё не могла дойти до своей палаты. Мне необходимо было побыть в одиночестве, и я спустилась на первый этаж, где для посетителей от самого входа и до стойки администратора повсюду стояли диваны, кресла и столики. В будний день людей здесь не было, и я расположилась в самом дальнем углу холла рядом с окном. На улице стояла ненастная погода: небо было затянуто тёмным полотном, а нестерпимый холод, уже как с неделю назад, заставил людей вновь примерить, столь глубоко запрятанные, зимние наряды. Мне же только и оставалось, что наблюдать за всем происходящим вокруг, пытаясь отвлечь себя от всепоглощающего страха, который жёг изнутри. Я и так была сильно напугана своей болезнью, но почему-то она так тяжело и настолько серьёзно не воспринималась
