просящим не даю..
Я в березовый шелест уйду…
Я в березовый шелест уйду незаметно,
с наслаждением выпью живительный сок.
Безвозвратно оставлю плохие приметы
и мечтой отодвину назначенный срок.
Я щекой припаду к одинокой березе.
И за верность ее поделюсь с ней теплом.
Буду нежно шептать поэтической прозой
откровенье о том, как прекрасен мой дом.
Скорбь гитары Высоцкого
Судьбы моей вершитель,
мой самый верный друг.
Аккордов повелитель
покинул меня вдруг.
Вздыхает моя дека,
как робкая душа
Звучит у человека,
стараясь не мешать.
Не порванные струны
скучают по рукам.
Когда-то ночью лунной
играл он по строкам.
И песни вырывались
на жизненный простор.
Случалось, струны рвались
от выстрела в упор.
Порой они сбивались,
почувствовав обрыв,
Но снова собирались,
звучали на разрыв.
Я с ним в единой связке
взлетала до вершин
И не было отмазки
и поиска причин.
Когда борзые волки
пытались укусить,
Я их мотивом колким
старалась охладить.
И пела жестким ритмом
с поэтом в унисон.
Без спроса у элиты
сбирала стадион.
Теперь в большом расстройстве
по Вове плачу я.
Без всякого притворства
скорбит душа моя.
Мне больно видеть
Мне больно видеть, как мой друг
не тот источник выбирает
И ест из потных лживых рук,
все то, что недруги швыряют.
Все то, что гложет наш покой,
грызет житейские основы.
Все то, что тщетно испокон
стремятся вдеть в венец терновый.
Сильна предвзятая молва,
коварно пущенное слово.
И вот уже крушит волна
следы достоинства былого.
И вот уже ликует червь,
служитель яблока раздора.
И вот уже глумится чернь
над светом общего восторга.
Испытание блокадой
Фашистское ненастье
накрыло Ленинград.
Пожар людского счастья
увидел милый град.
Надолго затянулась
блокадная петля.
В тревогу окунулась
любимая земля.
Вползал в сознанье голод,
студилась в жилах кровь.
Крошил людей осколок,
лишая мирных снов.
Ломалась твердь гранита,
корежилась Нева.
Огнем и динамитом
взрыхлялись острова.
Под вражеским прицелом
великий город жил.
Возвышенные цели
в сознании выносил.
Не думая о славе,
достоинство
