в порядке. Без всякого предупреждения полететь наземь и корчиться от боли, когда спина и так болит. Не хотелось бы тебя пугать, малыш.
– Я и так напуган, Джон. Если ты помрешь, мне конец!
– Трогательные чувства. Ты же у нас твердокаменный оптимист. Пообещай, что меня не свалит на свадьбе пляска святого Витта.
– Черт, да ты готов пойти на это, лишь бы все глазели только на тебя.
– Почему бы и нет? Возьми такси, встречай меня вечером в аэропорту, по дороге расскажешь эпизод с огнями святого Эльма. Можно мне остаться сегодня вечером в твоем номере в гостинице? К утру я должен передвигаться без костылей.
– Какие еще костыли, Джон?
– Да тише ты! Рики в комнате?
– Она вышла открыть дверь. Постой-постой…
Рики стояла в коридоре, глядя на листок бумаги. Ее лицо было белее снега, а из глаз капали слезы. Она подошла и протянула мне листок.
Голос Джона произнес:
– Я слышу, кто-то плачет.
– Да, Джон. – Я прочитал записку: – «Альма Кимбалл О’Рурк упала сегодня с лошади. Она скончалась на месте. Лошадь пристрелили».
– Боже мой, – сказал Джон за пятьсот миль отсюда.
– Она была женой начальника килдарской охоты? – спросил я.
– Да, именно так, – тихо сказал Джон.
Я дочитал записку:
– «Похороны послезавтра. Все охотники будут присутствовать».
– Боже, – пробормотал Джон.
– Значит… – начал было я.
– …охотничья свадьба отменяется, – заключила Рики.
Джон услышал эти слова и сказал:
– Нет-нет. Всего лишь откладывается.
Майк привез меня в Дублин, чтоб найти Тома, снявшего номер в отеле «Рассел». Они с Лизой поссорились и по этому поводу тоже. Он хотел остаться с ней у Хьюстонов. Но католики и протестанты, сказала она, не теряли бдительности. Так что Тому до церемонии бракосочетания полагалось жить в отеле. К тому же из своего номера в Дублине ему было бы удобнее играть на бирже. На этом и порешили. Том поселился в гостинице.
Я нашел Тома в вестибюле. Он отправлял почту.
Я без лишних слов протянул ему записку.
Последовала долгая пауза, после чего я увидел, как тонкие прозрачные внутренние веки на глазах Тома – глазах орла, ящерицы или большой кошки – опустились между нами. Не захлопнулись, как великие ворота Киева, но закрылись так же окончательно и бесповоротно. Звук, с которым его веки смыкались, пока глаза продолжали смотреть на меня, был ужасен своей бесшумностью. Я находился в своем мире, если он вообще существовал, а Том – в своем.
– Том, она умерла, – сказал я, но тщетно: Том отключил батареи, поддерживавшие его связь с миром звуков, слов и фраз. Я повторил: – Она умерла.
Том повернулся и начал подниматься по лестнице.
В дверях я переговорил с Майком.
– Священник? Унитарист. Лучше пойти к нему и все рассказать.
Я услышал, как за моей спиной открылась дверь лифта.
Том
