и Дэвид Ньюман, играли в боулинг его оскарами. Он их использовал как кегли для боулинга. У него было 8 оскаров, и они в них шары катали. (Смеется.) Они тоже стали хорошими композиторами.
Чему вы научились от Альфреда Ньюмана?
Он научил меня верить в «мерцание» – интуицию. Поверь в это, когда у тебя дедлайн, и у тебя всегда оно появится.
Что бы вы назвали своим музыкальным «отпечатком»?
У каждого композитора есть звуки. Грубые или романтичные. Мой любимый звук за всю историю моей работы получался всего лишь несколько раз. Это два флюгельгорна, три альтовых флейты, басовая флейта, четыре тромбона, четыре валторны и туба. Получается мягкая музыка без вибрато. Такая музыка заставляет мою душу улыбаться.
Но существует множество наборов инструментов, в которые ты просто влюбляешься. Я помню Синатру, когда я впервые начал работать с ним, мне было 29 лет. Он сказал: «Первые 8 тактов в The Best Is Yet to Come немного плотные. Ты можешь это исправить?» Я ответил: «Без проблем».
Я поменял все саксофоны и альтовые флейты, настроил трубы. Пять минут. Фрэнк сказал: «Черт!»
Многие композиторы предпочитают сами делать оркестровки по сей день. Вы один из таких композиторов?
Оркестровка – это как наркомания. Я люблю оркестровки.
А Равель, например. Равель был виртуозным оркестровщиком. Все его оркестровки были пиком виртуозности. От маленьких флейт до контрабасовых кларнетов. Живя во Франции, я получил возможность поэкспериментировать с такими инструментами, потому что в Штатах я мог писать только для труб, тогда темнокожим не разрешали писать для струнных. В Америке черт знает что творилось. Сейчас вроде как все наладилось, но это печально. Почему нельзя было играть на струнных?
Какими самыми важными немузыкальными чертами должен обладать композитор?
Они постоянно меняются, и это чувствуется интуитивно. Это интуиция. Но в фильмах нужно принять столько решений. Вы садитесь с режиссером в студии, слушаете музыку и приходите к общему направлению. Но это прекрасно. Это удивительное путешествие. А особенно с режиссером, который зовет тебя до того, как он отснял ленту. Я знаком только с двумя такими ребятами – Ричард Брукс и Сидни Люмет. Они меня позвали до съемок. В «Хладнокровно» я даже предложил Скотта Уилсона, я предложил его и сказал, что он отлично подходит на эту роль. А Капоте [Трумэн] сказал: «Ричард, я просто не понимаю, почему ты позвал негра писать музыку для кино, в котором нет ни одного темнокожего». Ричард ответил: «Да пошел ты. Он будет писать музыку».
Есть ли предел количеству экспериментов, которые вы можете осуществить, записывая музыку для фильма?
Никаких пределов. Ни единого. Нет. Я имею в виду и цвет, и звук. Что я только не использовал. Мы использовали первые синтезаторы в записи музыки к кино. Это было в «Железной стороне». Никто не слышал до этого о синтезаторах.
Александр Деспла сказал нам, что он считает написание музыки к фильмам похожим на скульптуру или архитектуру в том, что это процесс в
