поверхности стола, не выходя за ее пределы.
Слуга в сопровождении лакея внес серебряный поднос, на котором красовались пузатый серебряный чайник, серебряный же высокий сливочный кувшинчик, чашки с блюдцами китайского фарфора, а к ним серебряные ложечки, хрустальные вазочки с сахаром и печеньем, небольшие плошки с вареньями, проворно расставил все на столе под присмотром лакея, налил в чашки ароматный, дышащий паром чай, и они оба исчезли за портьерой.
Павел Петрович за все время процедуры не проронил ни слова и, лишь когда щелкнул замок двери, спросил, четко разделяя слова:
– Сказывал ли ты, отче, кому-либо о том, что поведал мне в прошлую встречу? К примеру, о сроке моего правления?
Авель перекрестился и ответил степенно, без тени сомнения:
– Господь Бог рече ко мне, сказывая, что будет отчине нашей и всему миру, а после наказывая: «Не всем скажи и не всем напиши, а токмо избранным Моим». Яко же мог я, раб Божий, нарушить Его слово указное?
Он снова перекрестился, следом перекрестился и император.
Помолчали, занятые усладой чаепития. Павел Петрович ломал в нервных пальцах, кроша на стол, тонкую вафельную плитку; монах намазал такую же плитку малиновым вареньем, аккуратно откусил и запил маленьким глотком чая.
Заговорил император.
– Твое предсказание, отче, я записал в назидание потомкам моим, наказал вскрыть письмо через сто лет после кончины моей. Предсказанного не боюсь, ибо от судьбы не уйдешь.
– Однако же все в руцех Божиих, и судьба человека смердящего тако же, аки судьба вознесенного на вершины. Деяние к деянию, доброе к доброму складывают судьбу. Деяния человека ничтожного судьбу мало изменят, ибо сами ничтожны, деяния же великого во благо государства могут изменить судьбу государства…
– А судьба самого великого тоже изменится?
– Сказано же: все в руцех Божиих, – посуровел Авель. – Како решит Господь, тако и будет. Значение жизни человека великого зависит токмо от его деяний.
– Я тоже так думаю, – кивнул император. – Потому и призвал тебя, отче, для совета и провидения.
Он встал, жестом оставив монаха в кресле, и прошелся по кабинету, задумчиво оглядывая его убранство.
– Здесь меня задушат? – спросил тоном, не требующим ответа, однако Авель, следивший за его движениями, проронил:
– То нам не ведомо.
– Впрочем, неважно. – Император словно встряхнул себя изнутри. – Предупрежден – значит, вооружен. Займемся деяниями во благо государства Российского, возможно, для изменения его судьбы. – Вернулся на свое место, налил свежего чаю (слуга, скользнув быстрой тенью, успел сменить остывший чайник) и обратил некрасивое, но вдохновленное идеей лицо к провидцу. – Я пригласил тебя, отче, по делу, может быть, ничтожному, однако мне за ним видится нечто, неизмеримо более значительное.
Павел Петрович поведал провидцу прожект колонизации
