токарным и слесарным ремеслом, научился изготавливать ярко-светящий фонарь (весьма полезное изобретение учителя) и – уж самое необычное – мастерить и запускать воздушных змеев.
В общем, к двадцати годам Тимофей стал столь образованным, что, когда курский купец Голиков по-добрососедски предложил Переверзеву поучаствовать в делах компании, которую он и Шелихов основали в Америке, и направить в нее своего представителя, палец помещика указал на Тараканова.
– Пятнадцать лет прослужишь в Америке верой и правдой – получишь вольную. Для себя и своей родовы, – молвил Никанор Иванович. – Слово даю при свидетелях.
Так Тимофей стал служащим сначала Северо-Восточной, а затем Российско-американской компании. Главный правитель Баранов быстро приметил в нем «способность к деятельному начальству и расторопности» и начал поручать ему сперва несложные, а потом и более важные дела, вплоть до начальствования в небольших походах против немирных аборигенов. Тараканов во все вникал, все впитывал, присматривался к местным обычаям, с кадьяками общался не свысока, подобно многим пришельцам, не угрозами, а уважительно, при случае одаривая чем-нибудь, и Баранов постепенно проникся дружеским расположением к честному, прямодушному и надежному помощнику. На этой заморской окраине империи каждый толковый человек был на вес золота, а таких, как Тараканов, можно было пересчитать по пальцам одной руки: Николай Мухин, Иван Кусков, Филипп Кашеваров, Ефим Расторгуев…
Так, по крайней мере, говаривал за традиционным дружеским чаепитием Александр Андреевич.
Надежный помощник, вздохнул Тимофей, разглядывая в щель палатки подмигивающую звезду, которая заметно переместилась книзу. До смены караула оставалось четыре часа. Был помощник, а должон стать командиром-надёжей. Иначе не выбраться.
С тем и заснул.
Индейцы появились вечером второго дня, когда у потерпевших крушение все уже было готово к походу вверх по реке. Лишние вещи из корабельного имущества, а также два трехфунтовых фальконета с запасом ядер и картузов с порохом уложили в глубокую яму, выстелив ее парусом, а затем закрыв землей и приметными камнями. Шесть байдарок загрузили провизией и теплыми вещами, а в личные заплечные мешки каждый положил трехдневную норму продуктов (на всякий случай) и кое-какие предметы крайней необходимости – миски, кружки, ложки, гребешки… Все, в том числе и женщины, оделись по-походному, на пояса прицепили ножи, за пояса заткнули топоры; мужчины проверили ружья и снаряжение к ним – порох и кремни, пули и дробь, у каждого – полный подсумок. Подарки для индейцев – бусы, зеркальца, топорики, расписные табакерки – в отдельном коробе надежно закрепили на одной из байдарок.
И только-только закончили укладку, индейцы – словно сидели в укрытии и ждали этого момента – объявились на опушке леса. Голые по пояс (ниже висели какие-то ремки, прикрывавшие срам), расписанные полосами краски под цвета осенних деревьев, в шапках с перьями, они
