Нижние меняются, а вторые всю дорогу при тебе.
Если же приблудившийся к нам новый знакомый, вернее знакомая, больше тяготел к бабушке, то ему была обеспечена трагическая история про утонувшего жениха, а вот про воскрешение больного с мнимым диагнозом заворота кишок могли и не рассказать: в этом и состояло глубокое отличие легенд от простых воспоминаний, последних можно было и избежать при удачном раскладе, а вот первые были неизбежны.
Мама экзамены в медицинский сдала, но не поступила, не добрала одного балла. С ее отметками ее взяли в зоотехнический институт. Учеба в зоотехническом институте показалась маме скучной, работа после окончания была противной и грязной, и, проучившись полтора месяца, мама забрала документы. В Батуми она не вернулась, а уехала в Чусовую, где тогда жила семья Хороших.
Долгое время Чусовая была для меня лишь абстрактным звуком тех далеких лет. Вот мама жила на какой-то там Чусовой, все это было до войны, а потом Хороших перебрались в Челябинск, и Чусовая перестала существовать. А спустя тридцать лет после маминого пребывания там, я знакомлюсь на свадьбе подруги с парнем, который будет описывать мне красоты Чусовой, обрывы, скалы, отражающиеся в воде, горы, покрытые темными еловыми лесами. И скоро рассказчик этот станет моим мужем.
Но вернемся из шестидесятых в конец тридцатых, на Чусовую. Мама проучилась год в вечерней школе у Дмитрия Хороших.
И вот фотография семьи Хороших и мамы среди них, а дяди Бори нет с ними, он в это время в Москве в МИИТе.
Окончив школу с отличным аттестатом (—Хоть я и дура была, но не настолько, чтобы по второму разу не вытянуть на пятерку даже геометрию, – объяснила мне мама свой успех в учебе), хотя, я думаю, требования в вечерней школе были ниже, чем, в Батуми, и то, что дядя являлся директором школы тоже играло свою роль, в общем, мама получила отличный аттестат, и поступала как медалистка, прошла собеседование и стала студенткой во втором медицинском в Ленинграде. Шел сороковой год, на носу была война с Германией и блокада.
Свой первый курс и последующие за ним события, начало войны, блокаду, все это мама описала сама. Она вела дневник в осажденном Ленинграде, но он потерялся, и она восстановила его по памяти. И я на два года передаю слово маме и прикладываю ее дневник к этой повести.
За все время блокады бабушка не имела никаких вестей от дочери, почта не работала, и бабушка, заглушая тревогу, стала потихоньку тянуть Беломорканал.
В войну в аптеке работать было тяжко, вернее страшно, развелось много морфинистов. После наркоза морфием во время тяжелых операций, раненые попадали в наркологическую зависимость. Кроме наркоманов было много не владеющих собой контуженных людей. Во времена моего послевоенного детства людей, неадекватно реагирующих на внешние обстоятельства, обзывали контуженными:
«Ты,
