от Коли, ты его любила, своего первого жениха, а за отца просто замуж вышла, подвернулся, и всё тут.
Коля утонул летом 19-ого года, летом 21-ого родилась мама, и, спустя сорок лет после его гибели, мама и бабушка вспоминали его, тревожили не погребенный прах покойного. Мама ревниво вспоминала человека, погибшего до ее рождения, а бабушка, когда ей было далеко за семьдесят, сетовала на несправедливость судьбы своей правнучке Кате:
– Вот если бы Коля мой был бы жив, вся моя жизнь сложилась бы по-другому.
Мучительна человеческая память и редко встретишь человека, довольного судьбой.
Вторую беременность, мою маму, бабушке удалось сохранить:
– Залезла я занавески новые повесить, да и спрыгнула со стула, и позднее обнаружила, что идет кровь, я испугалась, начнутся привычные выкидыши. Потом не родишь. Лежала неделю.
Бабуля работала и содержала дом, какое-то время у них жила нянька, девушка из деревни
Про революцию и гражданскую войну бабушка не вспоминала ничего, только знала я, что старший брат Толя, любивший в детстве ее поддразнивать, был царский офицер, а потом служил и в Красной армии и где-то в тридцатые годы застрелился. На фотографии он похож на своего отца, Виссариона, только выше и стройнее. Много лет я думала, что Толя покончил с собой, спасаясь от репрессий. Но оказалось, он работал инкассатором и потерял табельное оружие, суровый по тем временам проступок, и Анатолий Виссарионович, потерявший пистолет, возможно, по пьянке, протрезвев, застрелился. Не захотел в тюрьму. (а как застрелился, без оружия, не ясно)
Эта версия может быть официальной легендой, а мои мысли правдой, смутное было время, и растяпа-инкассатор был предпочтительнее царского офицера, не поладившего с властями.
Бабуля не любила об этом вспоминать, и правду я узнала после ее смерти.
15 июня по старому стилю бабушка родила дочку, и назвали ее Нонной.
Сохранились две фотографии мамы в младенчестве.
Одна семейная: дедушка, бабушка, крестный мамин и мама в виде симпатичного толстенького младенца.
Всю молодость, лет до 38 мама была очень худой женщиной, но вот в младенчестве она являла собой вполне упитанного ребенка 21-ого года рождения. На Дальнем Востоке голода не было.
Какие-то обрывки совместной жизни в Никольск-Уссурийске Люды и Самсона все же выплывали в бабушкиных разговорах:
– Жду с работы час – его нет, другой— все нет. Я ужин подогрею, он остынет, еще подогрею, еще остынет. Наконец приходит, веселый, подвыпивший. Зашел с коллегами в клуб. Ну, конечно, и досталось ему от меня:
– Или приходи вовремя, или грей себе сам, – рассердилась я.
«Бабуля моя нигде головы не наклонит», – думаю я.
Самсон Хучуа забрал семью и уехал в Грузию, покинул Дальный Восток. Не ближний свет было ехать, через всю страну, да еще в 22-ом году.
