Сыч без всякой видимой причины оставлял одну, иной раз почти завершенную, и принимался за другую. Сон иногда прихватывал его то в кресле, то на диване, но удержать более трех-четырех часов был не в силах, потому что, заснув, Сыч продолжал творить, и случалось сновидения и явь путались, и он вскакивал, чтобы отыскать в реальности, удачно дописанные сном детали.
На работе Сыч вел себя так, что невозмутимый, хладнокровный Петрович неожиданно для начальства попросил себе нового напарника, мотивируя просьбу своим нежеланием работать в одну смену с сумасшедшим.
– Он все время с мертвяками торчит! – жаловался Петрович. – На вопросы не отвечает, разве только когда тормошить начнешь. Как покойника нового привезут – первый пулей летит! Как ни загляну – рисует. Или по коридору круги нарезает. Псих! Боязно уже с ним, и не по себе. Раньше нормальным был, разговаривали, в картишки играли, теперь, как подменили! Короче, ищите мне другого напарника!
Патанатом Слава, по протекции которого Сыча взяли на работу, попытался вызвать Кольку на откровенный разговор, и тот, нехотя, в общих чертах, зная, что объясниться надо, рассказал, чем занимается. И даже показал кое-что, когда патанатом, вспыхнув любопытством, пришел к нему домой и испортил всю субботу своим навязчивым желанием поговорить под водочку.
Впрочем, Сыч это пережил, и даже получил некоторый свежий стимул – патанатом после увиденного сильно зауважал его, рассыпался в комплиментах, а после долго еще надоедал предложениями и идеями, вспоминая бесчисленные случаи собственной практики. Зато Петровичу было велено затихнуть и не лезть, куда не звали, что тот и сделал, вернувшись к телевизору, старым журналам и мензуркам со спиртом.
К середине весны Сыч понял, что истощается. В прямом и переносном смысле. Последняя картина писалась с трудом, отчаянными толчками уже почти настоящего безумия. Пора было ставить точку и отдышаться, потому что Сыч сам уже походил на покойника – осунувшийся, похудевший, с впалыми глазами.
Работать в морге он уже не мог, не хотел, и не видел в этом дальнейшего смысла. Тем более совершенно неожиданно нашел другую работу – рядом с моргом, и тоже определенным образом связанную с ним.
Глава 3
Похоронное бюро «Реквием» славилось своим умением выполнить любой каприз заказчика. Изначально оно и создавалось именно для посмертных изысков состоятельной части граждан и очень разбогатело, когда в незабвенном 1993-м началась война за рынки между кавказцами и местной братвой, и когда в 1995-м уже остатки Ледяевской гвардии грызлись между собой и с заезжими бригадами. Тогда «Реквием» изготавливал целые обелиски павшим браткам, предлагал невиданные по тем временам, безумно дорогие импортные гробы из ценных пород дерева, отливающие лаком, похожие на новенькие лимузины, и венки живых цветов. Один знакомый Сычу скульптор – Витя Богозванный (истинную фамилию он скрывал тщательней, чем стареющая дама возраст), сорвал каким-то образом через этот «Реквием» фантастический заказ –
