зале стоит гул, как и везде, где есть толпа. Но гул на разных планетах разный. Я раньше не так сильно различал это. На Эгозоне гул громкий, но не резкий, слегка шелестящий. Люди разговаривают мягко, неторопливо. Один лезет в карман, другой роняет на пол книгу или пакет, шурша бумагой. Третий ходит взад-вперёд, чуть стуча ногами по полу или шаркая. Здесь таких звуков нет. Речь ибертарианцев более низкая, раскатистая, движения точнее, посторонних шорохов нет. Если кто и ходит, то по делу, при этом цокая копытами по камню. Камень здесь везде. При всём при этом я бы не сказал, что ибертарианцы умны. Совсем нет. Но вот инстинкты и здоровье у них на высоте. Поэтому и гул у них не такой размазанный, как на Моуди или Эгозоне. Даже не гул, скорее гудение. Словно огонь горит да бурлит варево в котле.
От жары тяжело дышать. Ещё эта чёртова биомаска, облепившая лицо, сковывает движения. Я потею под ней, и чувствую, как кожа зудит невыносимо, и не знаю, как я вытерплю ещё пятнадцать минут в этой очереди. К тому же маска ещё и с бородой, по последней моде бурдианских наёмных рабочих. Ненавижу Бурдиан. Ненавижу Ибертао. Нет, я не расист. Я всех ненавижу одинаково, включая себя. Я сам виноват, что оказался здесь, в этом дурацком состоянии. И вирус, и инъектор, и маска, и сама моя служба – всё это, если подумать, последствия моих ошибок. Хотя и не только моих.
Когда Империя ещё была цела, казалось, что вся Галактика – это один сплошной цивилизованный мир. Теперь, на какой планете мне ни приходится находиться, везде натыкаюсь на отсталость. Тут, на Ибертао, до сих пор очереди в космопорту. Длинные, нестерпимые.
Жара! Когда она кончится? Не раньше, чем я покину эту проклятую планету. Не раньше, чем отстою эту бесконечную очередь. Я тут как на сковородке. И глаза мои выжигает яркий свет из окон. И свет ненавижу. Глаза режет всё – надписи, этот чудовищно яркий экран, красные рогатые твари вокруг. Ну, не твари, погорячился. Местное население.
Прямо передо мной в очереди стоит местный. Высокий, с блестящей красной кожей, мощными рогами. Ему жара нипочём, он привык. На верхней мускулистой части тела надето нечто вроде сбруи из ремней, на ней множество петелек и карманов. Из них торчат предметы. В одном кармане каменный инструмент, в другом – металлическая загогулина, похожая на орудие пыток. Впрочем, возможно, это оно и есть, кто же его знает. Ибертарианец, чувствуя мой взгляд, поворачивает голову на толстой шее. Рога покачиваются, выражение лица надменное, тёмно-кровавые губы пухлые, сжатые плотно. Он секунду косится на меня, но тут же отворачивается. Его сородич за стойкой неторопливо просматривает лица отбывающих. Почему же так долго?
Мне уже пора принимать таблетку. Но не здесь же, не сейчас. Придётся подождать. Очередь движется, хотя и медленно. Я разглядываю ибертарианца за стойкой. Рога его обмотаны белыми тряпочками сумоку в честь уважения к гостям. Так многие делают из обслуги. Как будто тряпочки защитят от рогов в случае драки. Я видел ибертарианцев в драках, тряпочки тут не помогут.
Но лучше бы тот за стойкой
