свое дело, и строение неумолимо разрушалось. Тем не менее в большинстве окон сохранились целые стекла, хоть и были они непроглядно грязны. Я продирался сквозь деревья и кустарник и обошел дом, пытаясь найти входную дверь. Это оказалось совсем не просто – почти вплотную перед ней разрослась кривая сосна, и, чтобы зайти в дверь, мне пришлось сломать пару веток и потом, толкнув дверь ногой, буквально протиснуться между ее стволом и дверным косяком вовнутрь.
В доме было темно и сыро. Я включил дисплей телефона, пытаясь им освещать себе путь. Света от него было крайне мало, но глаза мои уже давно приспособились к здешним постоянным потемкам, и я вполне мог что-то видеть. Маленькая пустая грязная прихожая вела в одну-единственную, но очень просторную комнату. В трех из четырех стен было по три грязных окна. Два окна были разбиты частично и заколочены изнутри досками, остальные целехоньки и хоть и нехотя, но пропускали немного света. У стены, лишенной окон, стояла большая каменная печь. Она, видимо, служила и кроватью – сверху на ней лежали остатки давно истлевшего полосатого матраца. Напротив печи у стены стоял грубо сколоченный из досок стол и старый грязный деревянный стул. Еще один такой же стул, только без седушки, валялся на боку в углу за печью. Несмотря на полное запустенье, видно было, что в доме кто-то периодически бывал – в печи виднелись остатки обуглившихся дров, а на столе стояли закоптившийся железный чайник, граненый стакан и двухлитровая банка с заплесневелой заваркой. На полу валялись обрывки каких-то старых газет. Я поднял один – оказалось, что он из газеты «Правда» от 30 марта 1987 года. На потемневшей странице публиковался приказ Министерства транспорта о введении внутренней инструкции и рекомендации по работе общественного транспорта, далее – маленькая заметка о том, что американский «Оскар» получил фильм «Взвод» и делегация советских кинематографистов присутствовала на вручении. Потом шли несколько статей о каких-то глобальных горбачевских реформах, еще статья о продолжающемся визите в Москву премьер-министра Великобритании Маргарет Тэтчер. Разглядывая изгнившие газеты под ногами, я вдруг заметил какой-то странный, светлый, на удивление чистый маленький бумажный ком. Поднял его и оторопел – у меня в руках была салфетка с нашего стола из комнаты «на воротах». Она была вся в сахарных крошках. Та самая, в которую Гриня завернул вишневую мармеладку. Выходило, что старый лис бывал здесь. И выходило, что здесь был еще вход, который я никак не мог обнаружить. Я поставил свою сумку на пол и сел на стул. Зачем Грине надо было приходить сюда? Видно, что позавчера он пил здесь чай и ел мармелад. Идти за несколько километров в заброшенный дом, чтобы чифирить? Странность или шиза? На душе стало очень нехорошо. А вдруг Гриня давно сошел с ума? Вдруг он все выдумал про свои проклятые сокровища? А я сейчас отправляюсь на крайние севера в полную неизвестность ради пустышки, бреда больного человека… Я обхватил
