саму хочется все время беречь и от всего защищать.
– Тём, а ты когда-нибудь ходила школу?
– Нет.
– А хотела бы?
Она опять задумывается, потом кивает, но тут же добавляет:
– Но это нельзя. – По-взрослому разводит руками. – Никак не получится.
– Что? Почему? Думаешь, все сразу догадаются, что ты…
– Не в том дело! Просто у меня ведь нет теудат зэута. А без него в школу не возьмут.
Надо же, а я и не подумала! Любого израильтянина любого пола-возраста разбуди среди ночи, и он сразу без запинки отбарабанит тебе девять цифр – номер своего удостоверения личности. Я свой номер, честно говоря, еще не выучила, но уже на грани. Потому что куда ни придешь: в министерство абсорбции, в поликлинику, в банк, в муниципалитет, – всегда первый вопрос: «Бэвэкаша, теудат зэут, колель сифрат бикорет!» (Пожалуйста, номер вашего удостоверения, включая последнюю, контрольную цифру!)
Без этого с тобой и говорить не станут, без этого ты словно бы и не существуешь. Каждому рожденному здесь ребенку присваивается номер в первые сутки жизни. Каждый задержавшийся сроком до года турист, каждый получивший временный вид на жительство получает свой номер, и номер этот останется с ним всю здешнюю жизнь и даже какое-то время после смерти. «Как мне найти могилу такого-то?» – «А какой у него теудат зэут?»
Мы с Тёмой стоим на Масличной горе, возле папы-Сашиной могилы.
Солнце заходит, и с горы виден весь Иерусалим. Все вперемешку – кресты, минареты, купола, петух, который три раза не успел прокричать. От стен Старого города улицы разбегаются во все стороны. Взгляд сразу отыскивает дом с квадратной дырой, по нему я ориентируюсь, где улица Яффо. А если б была там, внизу, ориентировалась бы на старый машбир. Он, как зуб, торчит среди прочих, невысоких домов. Внизу в нем русский бар, там крутят без звука старые мультики и бывают иногда рок-концерты. А рядом ворота в никуда с надписью «Таали такуми» («Восстань, девица») – все, что осталось от стоявшего когда-то на этом месте детского дома для девочек.
– Тёма, папа очень мучился?
– Ну, он болел. На меня часто сердился, на маму кричал.
– Кричал? Не могу себе представить.
– Он из-за меня кричал.
– Из-за тебя?!
– Кричал: «Кто вот эта девочка, кто?! Зачем ты меня во все это втравила?! Что теперь с нею будет?»
– Потому что он тебя любил очень. Переживал, волновался. Он же не на тебя кричал?
– Нет, на маму. А мама говорила: «Не бойся, с ней все будет хорошо. Она не как ваши дети, она сильная, она со всем справится. Ты, главное, сделай, как я сказала».
– Он сделал?
– Наверное. Я не знаю, про что точно они говорили. Папа тогда сказал: «Только не забывай, Тёма же не как ваши дети. Ей будет больно и страшно, она будет плакать».
– А мама?
– Мама рассмеялась.
– Рассмеялась?!
Убиться можно!
