снова помолчал, барабаня длинными пальцами с аккуратно постриженными ногтями по подлокотнику кресла.
– Уже поздно. Хочешь кофе или чего-нибудь покрепче?
Эммилин отрицательно покачала головой, и ее гладкие блестящие волосы волной закачались по спине.
– Спасибо, нет.
Поднявшись из кресла, он с тигриной грацией направился к бару и налил себе виски из хрустального декантера. Сделав щедрый глоток янтарной жидкости, Пьетро задумчиво покрутил бокал в руке.
– Я знаю, что все это кажется безумием… – пробормотала Эммилин, встретившись с ним взглядом.
Его эбеновые глаза притягивали словно магнит, и Эммилин быстро отвела взгляд.
Уголки его губ насмешливо изогнулись.
– Есть немного, – согласился он.
– Дело в том, что я не хочу огорчать отца. Мысль о том, что я могу его ранить, невыносима.
Она снова посмотрела на него и на этот раз выдержала взгляд, изо всех сил стараясь быть храброй. Если она хочет, чтобы этот человек стал ее союзником в обретении свободы, она должна показать ему, что не боится его.
– После смерти мамы он поместил меня в кокон, а я не сопротивлялась. – Она прикусила нижнюю губу. Пьетро отметил, что губы у нее полные и чувственные, и снова глотнул виски.
Эммилин вздохнула и продолжила:
– Я все это время чувствовала, что нужно попросить отца снять с меня опеку и предоставить мне больше свободы.
– Ну и почему же не просила? – Пьетро не представлял, как можно жить, когда каждый твой шаг контролируется. Он с самого детства не терпел никакого вмешательства в личное пространство. Он всегда стремился к независимости и самостоятельности.
– Это трудно объяснить, – тихо ответила она.
Эммилин даже себе не могла этого толком объяснить. Много лет она пыталась смириться с существованием, которое, по сути, выбрала для себя сама, не желая огорчать отца.
– Самоубийство мамы стало страшным ударом для отца. Он очень изменился. Моя безопасность превратилась для него в идею фикс. Я не хотела, чтобы он снова был раздавлен, как после смерти мамы.
Пьетро оцепенел. Он настороженно взглянул на Эммилин. Что-то в выражении ее лица затронуло глубинные струны в его душе.
– Да, – подтвердила она, отвечая на незаданный вопрос, приняв его молчание за простое удивление. – Я знаю, как умерла мама. – Она побледнела и сложила руки на коленях.
– Твой отец приложил немало усилий, чтобы оградить тебя от того, чтобы ты узнала истинную причину смерти.
– Да, – криво усмехнулась Эммилин. – Я же сказала, что защитить меня от всего стало его навязчивой идеей.
Когда же Эммилин поняла, что чрезмерная опека отца оскорбляет ее, лишая простых радостей жизни?
– Как ты узнала?
Вопрос вернул Эммилин в разговор, и в то время, которое она меньше всего хотела вспоминать.
– Мне было пятнадцать лет, а не пять. – Она пожала плечами, стараясь сохранять равнодушный
