двадцать семь голов, свиньи с поросятами, корова и симментальский бык по кличке Снежок. Подумав о том, что вся эта живность со временем может исчезнуть, он согласился. Часа два гость ходил по двору, водил руками, закатывал глаза, завывал и речитативом проговаривал единственную, подходящую к данному случаю, фразу:
– Шуры-муры, шуры-муры, выздоравливайте куры…
– Так куры мои здоровше меня будут, – попытался влезть в процесс установки защиты от воров хозяин.
– Это ещё и от куриного гриппа, оптом, так сказать, – ответил Мамонт.
– Тьфу, – сплюнула тёща Саши Пушкина, наблюдавшая за действом, – что мы анекдота этого не знаем?
Однако Васька, увлечённый процессом, не услышал её слов.
Новоявленный экстрасенс, закончив «ритуал», осел мешком на колоду возле Васькиного крыльца и, потребовав ещё выпивки для восстановления сил, сказал:
– Всё, Василий, дальше забора живность твоя и шагу не ступит.
И не ступила. Три дня тракторист пытался выгнать корову и овец в стадо, а гусей выпустить к пруду – не идут! Тут не только воры, тут родной хозяин, который можно сказать, с пелёнок вырастил, со двора свести не может. Однако, скотина привыкла вольно пастись, и на четвёртый день, продрав похмельные глаза, Васька узрел, что его скотный двор переместился в огород. В полном составе – вместе с гусями, курами и поросятами.
– Порешу!!! – словно медведь-шатун, ревел пострадавший, но шутника уж и след простыл.
Ещё вчера, наблюдая, как Курицын, взяв трактором на буксир любимого симментальского быка по кличке Снежок, пытался вытянуть его за ограду, Мараковна поняла, что дело пахнет керосином. Справедливо подозревая, что пахнуть керосином будет в её избе, утром, только услышав Васькин рёв, заглушивший мычание родного деревенского стада, старуха вывела гостя огородами за околицу и сказала:
– Тикай, мил человек. Васька тебя порешит. И на станцию не вздумай лукаться. Ты леском, леском – тут до трассы рукой подать. До города подвезут.
Она сунула ему в руки сумку, сшитую из старой ситцевой занавески.
– Это тебе на опохмелку, и закусить положила. Хорошему человеку не жалко.
Мамонт, пошатываясь, пошёл, а старуха, бормоча: «как он стихи читает», побежала назад, в деревню, справедливо опасаясь, что Васька не учинил погром в её избе.
Если бы Дальский был бы менее пьян, он бы рванул на груди рубаху и полез бы на баррикады – в данном случае биться с кулацкими элементами, какими в одном лице являлся Курицын. Но Мамонт о своих политических взглядах и не вспомнил, он двигался, что называется, на автопилоте, только вот направление этому автопилоту старуха Мараковна задала неправильное. Всего лишь на несколько градусов сместился азимут, но этого хватило, чтобы спустя сутки протрезвевший интеллигент обнаружил себя в лесу, на куче, состоящей из опавшей хвои, бутылочных осколков и использованных презервативов. Дрожащая рука нашарила
