позволяла – разговору по душам никто не помешает.
Но удивился ответной реакции железнодорожника – тот окончательно растерялся, стал теребить пальцами шинель, однако вскоре собрался.
– Трофимом Платоновичем зовут, господин ротмис…
– Оставь чин, вне службы у меня имя-отчество есть – Константин Иванович. Так и зови. А есть ли кипяточек у тебя, Трофим Платонович?
– Затопил титан, ваш бродь, Константин Иванович, через четверть часа водичка подоспеет, простите великодушно-с.
– Да что я, не понимаю, что ли, скоро только кошки родят, и то им время нужно, – небрежно бросил Ермаков и снова удивился реакции солдата – ясно выраженный страх на лице сменило сильное недоумение.
«Ага! Тут ты, Константин Иванович, повел себя совершенным антиподом с Арчеговым. Тот, видать, этого мужика за какую-то провинность повесить собирался или ритуально расстрелять», – мысленно рассмеялся Ермаков и решил снять напряжение, вытащив из кармана галифе прихваченную с собой пачку папирос.
– Закури мои, Трофим Платонович, и зла не держи, – на всякий случай добавил в голосе просительных ноток. И похвалил себя за догадку – сержант облегченно вздохнул, заскорузлыми пальцами вытащил из коробки папироску и, поймав вопросительный взгляд офицера, тут же вытащил «катюшу». Как тут называлась зажигалка, сделанная из обычной гильзы, Ермаков не знал, но в его время называли их ласковым именем реактивного миномета времен Великой Отечественной. Щелкнув кресалом, протянул офицеру маленький симпатичный язычок пламени.
Закурив, дружно пыхнули дымком, но стояли молча. Ермаков углубился в свои мысли о жизни, а сержант боялся побеспокоить молчание, как он уже на своей шкуре узнал, скорого на расправу ротмистра.
– Ты обиды не держи, ты же се… – и тут Ермаков осекся, мысленно себя кляня – какой сержант в это время, их унтер-офицерами сейчас именуют, и потому сразу же поправился. – Старший унтер-офицер, и понимать должен, что на службе всякое бывает. Нам скоро в бой идти, и умирать с тобой рядом будем, что ж душу маять. Так ли?
– Так, Константин Иванович, – унтер оживал прямо на глазах, и, хоть была видна некая растерянность во взгляде, но перед Ермаковым уже был нормальный сержант, или унтер, как здесь их именуют, такой же сверхсрочник, с коими он служил долгие годы. Пусть и войска, и времена были разные, но солдатская суть одна. И потому расколоть его на бесценную информацию требовалось немедленно, чем новоиспеченный ротмистр и занялся…
Глазково
Призывно гудели паровозы, испуская клубы белого дыма. Длинными лентами запрудили станцию сотни теплушек и платформ. Над пассажирскими вагонами поднимались в небо многочисленные дымки растопленных печек и титанов. Несмотря на раннее утро, жизнь на большой станции бурлила – между эшелонами и красивым зданием вокзала бегали люди, главным образом военные в длинных серо-зеленых шинелях, хотя изредка попадались
