ему многоликого и в то же время передающего «опорные» состояния платоновского видения, открытия мира. И того главного, что произошло на его глазах в русской жизни XX века.
В молодые годы он с превеликой благодарностью вспоминал свою учительницу из приходской школы, Апполинарию Николаевну, – «потому что я через нее узнал, что есть пропетая сердцем сказка про Человека, родимого «всякому дыханию», траве и зверю, а не властвующего бога, чуждого буйной зеленой земле, отделенной от неба бесконечностью» (1922). Много с тех пор переменилось во взглядах Платонова, на бога в том числе. Но уже с первых шагов взрослой жизни, в своей литературе Платонов понял, как далека еще от нас эта желанная и всех объединяющая гармония. Он рано и глубоко почувствовал небывалое напряжение народной жизни. И всю энергию этого напряжения он пропустил через свой ум, душу, через свое перо. Он увидел, какие огромные силы – и творчества, но и разрушения – заключены в переживаемой нами истории. Как бы заново прозревает у него русский человек и себя самого, и жизнь всеобщую – в их глубинной и оплодотворяющей связи. Но с большой чуткостью Платонов предостерегает об опасности разрыва этой связи. Огромной опасности. И пусть это главное в его прозрениях не покажется преувеличением.
Перед людьми у Платонова – так им одно время кажется – открываются возможности, каких не было раньше. И они бросаются с головой в могучие вихри превращений. Вначале с чувством долгожданной радости («Сокровенный человек», например). По-своему – в начальных главах «Счастливой Москвы». Но потом эти превращения начинают вызывать нарастающее чувство тревоги (так было и в «Епифанских шлюзах», в «Городе Градове», в «Усомнившемся Макаре» и более всего – в «Чевенгуре» и «Котловане», увидевших свет лишь через сорок лет после смерти писателя)…
С какими пламенными надеждами, с какой чистой верой вступал Андрей Платонов в начале 20-х годов в литературу – юный пролетарский романтик. В своей ранней статье «О науке» он писал с глубокой искренностью «о великом пути знания», пройденном человечеством, «о мышлении, истине и заблуждениях», «о борьбе и гибели за настоящую правду, о затаенной страстной мечте, о конечной победе над своими врагами – природой и смертью». Вот как! Очень характерно для пролетарской безудержной мечты! И так в те годы писал не он один. Вообще, начало у наших коммунистов-утопистов из рабочих низов пело и звенело металлом, разыгралось оптимистическим безудержным машинным оркестром. Сами страницы их рукописей и журналов вызванивали тогда радостным железом. Воронежский пролетарский журнал (а Платонов, как известно, родом из Воронежа) так и назывался – «Железный путь», а городской клуб журналистов, естественно, «Железное перо»… Это были годы самых искренних и жертвенных, горячих и чистых мечтаний – как было им не захватить юного энтузиаста!.. «Мы наш, мы новый мир построим» – уверяли они себя. И мечтателям казалось, еще немного и – «будет построен»!
…И все же мечтательные порывы очень скоро столкнулись с жизнью реальной, трудной, со всем тем «веществом существования», таинственным и неисчерпаемо глубоким, которое не очень-то поддавалось волевым переделкам. И порывы были во многом переосмыслены. Но вера в неслучайность и неисчерпаемое богатство жизни не была поколеблена. Так и писал он когда-то об одном из своих персонажей: «В него входили темные неудержимые страстные силы мира и превращались в человека». И навсегда он остался верным идее о «прогрессе человечности в человеческом существе, о победе человечности над бесчеловечностью».
Таким он был в начале. Таким – в главном – он оставался до конца.
Всматриваясь в эти месяцы и годы великой вспышки народной энергии, яркого света в человеческих душах, Платонов писал: «История бежала в те годы, как паровоз, таща за собой на подъем всемирный груз нищеты, отчаяния и смиренной косности». В небывалое движение пришла народная, низовая Россия. Об этом повесть Платонова «Сокровенный человек». Фома Пухов, герой повести, – это крепкая, сильная натура, приведенная в работающее, полное надежд и энергии состояние, «Момент истины», открывшийся писателю и его герою, – это захваченность свободой, независимостью; изумление работой своего ума и острым, новым чувством жизни, открывшееся им и в хаосе, и в величии – словно бы в первые дни творения. Вот что было Платонову всего дороже. И не случайно он пишет – в сноске – на первой странице повести: «Этой повестью я обязан своим бывшим товарищам – слесарю Ф. Е. Пухову, Тольскому, комиссару Новороссийского десанта в тыл Врангеля. Они являются почти настоящими авторами произведения».
Все превращения этого на наших глазах рождающегося нового мира прошли через душу Фомы Пухова в его странствиях по революции. Нелегких странствиях. И он – выжил, вырос, открыл себя. «Сокровенный» человек становится откровенным, открытым себе и людям. И не в этом ли – по Платонову – есть главное достижение и оправдание революции?! Да – в муках, трудно, но рождается и прозревает себя и мир народный человек. Пухов, возвращаясь ночью домой, «оглядывал город свежими глазами (…) Будто город он видел в первый раз в жизни. Каждый новый день ему казался утром небывалым, и он разглядывал его как умное и редкое изобретение…»
